После реплики Зои она на мгновение остановилась, и Чугунов, схватив ее в охапку, закружился с ней на руках по гостиной.
– Поставь на место, Петрович, – сверкая своими шалыми глазами, громко сказала Зоя. – Успеешь еще потискать своего Тигрясика. И если уж сей момент, то давай сей момент.
В это время подкравшийся к ней Зигфрид тоже подхватил ее на руки и закружил по залу. Зоя завизжала.
– Мужики, действительно пора бы погреться, – заметил Юра. – А то, «немного закусим, немного выпьем, немного потанцуем…». Так мы до бани и до завтра не доберемся. А погреться хочется.
– Все, идем, – поставил на пол свою партнершу Чугунов. Он сделал это аккуратно, но достаточно резко. Лена ударила его своим кулачком по спине.
– Тумба чугунная. Поосторожнее.
– А что… – Чугунов посмотрел на нее с искренним недоумением.
– Неисправим, – констатировала она.
Все были одеты, «более чем легко». Но у Чугунова была куча старых и не очень старых тулупов. И не менее шести пар валенок. Вся компания одела тулупы на голое тело и валенки на босу ногу. В таком одеянии все они пошли в баню, стоявшую на краю огорода, недалеко от реки. Летом до реки можно было добежать, выйдя из калитки. Сейчас это было бесполезно. Река в такой мороз замерзла быстро.
Впрочем, река была некой экзотикой. В бане все было вполне цивильно. Имелась вода и даже холодный душ. Чугунов откровенно любил удобства, не считая их излишеством. Это позолоченная бронза на ручках излишество, а вода, подведенная к бане – необходимость.
В предбаннике все разделись. Мужчины, не стесняясь догола, женщины обернулись простынями.
– Ну, вы дамы даете…
– Еще не даем, – отбрила Зоя.
– Я не о том, плясали чуть ли не в неглиже, а сейчас в простыни кутаетесь.
– Хотим, и кутаемся, не гони коней, Петрович, – сверкнула глазами Зоя.
Вдруг все замолкли.
Юра снял рубашку, и женщины увидели следы его ранений.
Лена, почти инстинктивно, порывисто подошла к Юре и профессионально провела чуткими пальцами по огромному шраму на плече.
– Сустав задет? – спросила она.
– По частям собирали, – усмехнулся Юра.
– Где?
– В Боснии. – Он опять усмехнулся. Его рана на плече была самая заметная, но отнюдь не самая опасная.
Лена провела пальцами по его животу и легко коснувшись гораздо менее приметного шрама, спросила:
– А выходное где?
– Не было выходного. Пуля почему-то повернула вниз, прошла вдоль брюшины и застряла в тазовой кости.
Надо было видеть ее лицо в этот момент. Доброе, внимательное, заботливое. Она как будто автоматически переключила режим своего поведения. Увидев такие раны, даже старые и зажившие, она стала, прежде всего, врачом, забыв все остальное.
Глядя на нее, у Чугунова сжалось сердце. Такие женщины достойны жить в хрустальных замках, достойны, чтобы их носили на руках, достойны просыпаться, каждый день, видя в своей спальне свежие цветы.
– А где это было? – спросила она.
– В родном Питере, когда меня убивали по заказу.
Он не любил вспоминать, как киллер подходил к нему, беспомощно лежащему на земле и, приставив автомат к голове, нажал спуск. Выстрела не последовало, патроны кончились. Большую часть пуль приняли в себя, заслонившие Юру соратники. Было 10-30 утра. Киллер, наделав и так много шума, не стал перезаряжать автомат, а скрылся в ближайшем дворе.
– Убийцу нашли?
– Еще бы, ведь я его запомнил точно.
– Ну и что?
– Отпустили за недостатком улик. Сейчас он в Израиле, живет и в ус не дует.
– И за что же вы все воюете, мальчики вы неповзрослевшие?
– Да за вас! – вдруг взорвался Чугунов. – За белых русских женщин, лучших в мире. Чтобы вы жили, как королевы, чтобы ни одна тварь не смела называть вас бабами. Чтобы ты, Тигрясик, врач от Бога, получала на трех работах не жалкие триста баксов, а три тысячи. Но три тысячи эти кремлевские твари собираются платить своим охранителям, а не детским врачам. Ибо им не нужны здоровые русские дети, и поэтому не нужны детские врачи. Им нужны все эти псы, защищающие их власть над нашей страной!
Чугунова трясло от гнева и возмущения, и он продолжал орать. Тесный предбанник, казалось,
