этого взгляда. Взгляда, которого в действительности нет.
В толпе причудливо измененных он вдруг увидел старика, и понял, что точно так же, как он смотрел на Лену, парнишка смотрел на этого человека, и почувствовал, как энергия вопроса затихла, сжалась паузой в микросекунде времени, позволяя взгляду превратиться в мысль.
Вспомнился тот, убитый им старик, и понятная связь с мальчишкой. Но этот был из мира живых, а изменения совсем не коснулись его. Не зная, а возможно и подозревая, что два призрака, задержавшись на грани измерений, смотрят на него, он, неся груз трудной жизни в лице и глазах, а не за спиной, живя среди теряющей людские образы толпы, все же остался человеком и, не боясь воя, стал для забывающих имена ответом на вопрос.
Пауза прошла и улетела в пустоту, а тот, за спиной, перестал читать медленные слова. Пора повернуться, к нему, ангелу или демону, и взглянуть, заглянуть в его бездонные глаза — ответить на Вопрос.
Хотя, что Змей, что Всадник — дело формы, или отношения к ней живых, чувство вкуса — как определили они сами для себя. Многие вращения тому назад некоторые всплески, столкнувшись с Ангелом- Змеем и сумев сбежать от мгновения власти его хвоста, прячась от излучения и медленно растворяясь в нем, придумали древо Познания. Или вспомнили о нем, начисто позабыв о древе Жизни. В продолжение множества вращений мысли, пережив сбежавшие всплески, сменяя носителей-людей, называемых пророками, превратились в веру, подтвердив закономерность и заставили часть живущих поклоняться ему, Ангелу-Змею, а часть проклинать. Конечно же, не его самого, а имя, или форму, память всплесков о ней, а затем память людей о памяти всплесков.
Однажды, много вращений спустя вновь оказавшись на этой планете, он обнаружил, что люди и ожидающие вопроса должники чтят и ненавидят его имя-форму за одно и тоже: за собственное стремление к свободе и возможность объяснения. Змей, или дракон, стал символом мудрости для них, а значит и символом мысли, и одновременно скрутившейся и живущей внутри человека опасности свободы и страха действий. Каждому свое, но, подражая излучению, каждые стали убивать своих за отличие мыслей, а свои каждых. И это тоже закономерность. И тогда Ангел сменил форму, тем более на снежной планете гораздо приятнее быть Всадником, чем Змеем. Кажется, живущие согласились с переменой — о перемене им рассказали сбежавшие всплески.
А он не ошибся в выборе и долгом преследовании должников, и намеренно затянул с вопросом, ждал, заметив направление интереса, рискуя в слабеющей защите упустить замершие в неопределенности всплески. Они смотрели на старика, верно выделив его из толпы своим, во многом пока еще человеческим восприятием. Старик — он тоже должник, но не его, Темного Ангела Смерти. У старика свой собственный Ангел, но цвет у него другой, и это поняли всплески.
Всплески — дети, но и эта форма условна. Она построена на сочетании полупредположения- полувоспоминания-полудетства и максимализма развития отдельной жизни, и это состояние позволяет всплескам не рассыпаться в первом мгновении нового сознания, услышать вопрос и дать точный ответ. А это непросто — ведь увидев старика, у них появилось еще одно чувство, чувство различия, а ответить нужно Темному Ангелу, и только 'да' или 'нет'. Просто нужно вспомнить о древе Жизни, память о котором старались уничтожить старые, давно сбежавшие всплески, и воспользоваться даром Ангела — чувством расширения. Вспомнить, догадаться, понять — для всплесков это все равно, что древо Жизни — образ Расширения.
Трудно с людьми, у них так много религий — как следствие географии, но планета красива, и чем больше снега, тем меньше людей. Правда, в последнее время им помогают механизмы. Ангел поймал себя на 'мысли', что о планете он 'думает' точно так же, как только что один из всплесков о мысле-форме Кобры-Кошки. Наверное, он и в самом деле полюбил это планету подозрений и догадок, и тогда потерянные всплески не случайны?
Темный Ангел Смерти, соединение жуткой пустоты вакуума и страшной плотности черной дыры, размывающее притяжение, неотражение света и источник абсолютной черноты, точка неземных энергий, зовущая неизвестность, Всадник. Множество человеческих мыслей и эмоций, слетаясь с многолюдной площади к центру сгущения, врезаются в черную фигуру и осколками замерзающих молний осыпаются вниз, хрустят под копытами уже нетерпеливого коня.
Подчиняясь взгляду Всадника, мысле-всплески смешались, проникая друг в друга и узнавая чужого как себя — ведь воздух-мозг превратился в пространство-разум. Неужели люди не замечают перемены? Пространство заполнено волнами желаний, проблем и ожиданий, но неравномерность забот и раздумий разбиваются о привнесенную Всадником пустоту.
Всплески в этой пустоте, от Всадника невозможно отвести глаз, но спасительное ощущение детства и познания не исчезло. Всадник смотрит на них, а они в рожденном силой черного взгляда коридоре пустоты, свободны в движении — нужно только сделать шаг, навстречу или прочь. Смешение мыслей: сталкиваясь и также подчиняясь взгляду, они сносятся по коридору пустоты и там, дальше, смешиваются с мыслями живых, порождая стихи и кошмары. Вопрос длиною в шаг очень прост, но Всадник перестал читать медленные слова, и стройность восприятия исчезла. Черный конь огромен, а Всадник, наклонившись, протянул руку.
Всплеск, бывший Алексеем: 'Вот она, холщевая рожа! Он вспомнил и узнал — черные глаза не отражают свет. Холщевая рожа была всего лишь маской, а взгляд — прижизненная подсказка, знак охоты и погони. Ангел смерти? Демон пустоты?'
Шаг.
Всплеск, бывший Асланом: 'Вот она, подсказывающая и рисующая белые гобелены пустота. Бывший братом, но не ставший всплеском почувствовал ее спиной, но не смог увидеть. Его, Охотника, Художника, рисующего черной кистью белые гобелены пустоты'.
Шаг.
А конь высок, но, приняв помощь тяжелой руки, всплеск, бывший Алексеем, вжался в спину Всадника. Места много, и вслед за ним, так же с помощью руки, взобрался и другой мальчишка, всплеск, бывший Асланом. Мысле-формы детства, они помогут восприятию, а за спиной Темного Ангела не так страшно, и не боясь и чувствуя защиту, можно привыкать к масштабу расширения и к скорости прыжка, и подготовиться к опасностям разлетающихся границ. Граница — новое место 'жизни', долгий экзамен на гранях теснящего пустоту движения, полет на космическом 'острие меча' или 'лезвии бритвы'.
Их выбрал для этого Ангел.
Писатель: 'Здесь все придумано, здесь нет ни слова правды'.
Поэт: 'Кроме 'Теории всплесков и сгущений'?
'О таких вещах мы толковали некоторое время между собой.
'Все это чрезвычайно смущает меня' — молвил он.
'Кого это не смущало?' — заметил я'.
г. Североморск, 2000 год.
г. Каир, 1052 год.
