– Ну так давайте вернемся к практическим вещам, коли так, – предложил Стукалин. – Я тешу себя надеждой, что до таких ужасов, как женщина-депутат, Господь меня дожить не сподобит.
– А вдруг вам это понравится? – не удержалась я. – Вы же еще и не пробовали жить в условиях равноправия!
– Да бог с ним совсем, с равноправием этим! Чай, не завтра женщин в Думу избирать начнут… Поговорим-ка мы лучше о насущном, – увернулся от дискуссии сыскной агент.
М-да, милый человек, хотя и зануда… Закоснел в предрассудках, полицейский сухарь! Ну ладно, сейчас не время проводить агитацию среди представителей Сыскной полиции.
– Ну что ж, о насущном, так о насущном, не возражаю, – отозвалась я. – Я вызвала вас в эту лесную глушь из-за убийства сестры милосердия из гиреевской лечебницы, но, видимо, вам уже известно, что это пятая насильственная смерть молодой женщины в здешних местах. Повторяю – пятая! Согласитесь, мало похоже на цепь случайностей. Все погибшие – девицы двадцати-двадцати пяти лет – были найдены в лесу с перерезанным горлом. Я полагаю, убийства связаны между собой. Как у вас в Сыскном говорят, общий почерк прослеживается.
При словах «я полагаю… » в лице господина Стукалина что-то шевельнулось, возможно, он посчитал это предположение одним из тех самых малоинтересных домыслов. Но прервать поток моих слов новым замечанием сыскной агент уже не посмел.
– Кроме того, существует еще ряд странностей, требующих своего объяснения, потому что и они тоже могут быть связаны с гибелью девушек, – воодушевившись, продолжила я. – Тут неподалеку расположено уединенное имение Привольное, принадлежащее молодой вдове офицера, Анне Афанасьевне Чигаревой, у которой я остановилась. Госпожа Чигарева проживает вместе со старушкой няней в огромном старом доме. И больше там никого нет. Прислуга в Привольном приходящая. Так вот…
Только-только я приступила к рассказу, обещавшему стать таким занимательным, как господин Стукалин заявил, что и судебному следователю необходимо присутствовать при изложении всех странных фактов, коль скоро мне кажется, что они имеют отношение к делу. Как же это я поведаю столь важные вещи в отсутствие следователя?
Я была уверена, что следователь и сыскной агент не так уж симпатизируют друг другу, чтобы непременно бороться с преступлениями неразлучно, плечом к плечу. Но Стукалин все же отправился разыскивать своего невольного компаньона в деле расследования убийств.
Ненадолго оставшись в одиночестве, я могла поразмыслить на досуге о превратностях свободы воли… Не могу сказать, что в данных обстоятельствах я испытывала неземное блаженство и что мне всегда безумно хотелось, чтобы меня допрашивали сыскные агенты и судебные следователи, хотя бы и в качестве свидетельницы. Это удовольствие сомнительное.
Положа руку на сердце, я предпочла бы вовсе обойтись без бесед с судейским чиновником, ибо уже имела честь пообщаться с ним накануне, а его манера вести следствие не вызывала у меня ничего, кроме трагической иронии. Но благоразумно ли во всеуслышание объявлять об этом сейчас, в обстоятельствах, в которых мы все оказались?
Дело об убийстве само по себе достаточно неприятно, зачем усугублять ситуацию еще и ненужными сварами? Что толку, если я объясню следователю, что считаю его напыщенным болваном? Без сомнения, мы все сможем понять друг друга гораздо лучше, если научимся сдерживать свои эмоции…
Наконец служители закона уже в паре явились пред мои очи, уселись у стола и уставились на меня со сосредоточенно-экстатическим видом, как провинциалы, впервые увидевшие колокольню Ивана Великого. Видимо, господа ожидали от меня какого-то захватывающего развлечения.
Я не рассчитывала на подобный бенефис и невольно забеспокоилась, что кое-какие мысли, которые я несла сюда из Привольного, рассеялись по дороге.
Да уж, приятные люди, эти сыщики. Зря на них все клевещут.
Итак, под перекрестным огнем двойного скептицизма мне пришлось приступить к рассказу, который и без того выглядел не слишком правдоподобно. Кое-какие красоты вроде «ангелов Монса» и призрака дедушки- графа мне пришлось опустить, я вряд ли произвела бы впечатление на слуг закона, предаваясь столь романтическим бредням. А если убрать всю романтику и мистику, в остатке получалось, откровенно говоря, черт знает что.
К тому же красноречие сегодня мне явно изменило. С одной стороны, пытаясь по возможности обойтись без мистики, без намеков на потусторонние силы и придать всем событиям совершенно реалистическое толкование, а с другой – тщась припомнить каждую мелочь, я путалась, поминутно повторялась, возвращалась назад и забегала вперед…
По мере того как я излагала все то, что считала достойным внимания, лицо следователя становилось все более и более тоскливым, а у господина Стукалина, наоборот, прояснялось и принимало весьма оживленное выражение.
Когда бесконечная мешанина из загадочных незнакомцев, пропавших ключей, криков, выстрелов, ночных погонь, мертвых девушек, сломанных кустов, неприятных поручиков и дружественных штабс- капитанов подходила к концу, я позволила себе сделать из изложенных фактов кое-какие выводы. Пусть их посчитают домыслами, но и фактов ведь слугам закона было предоставлено немало.
– У меня есть одна гипотеза. Очень странная, я бы даже сказала, невероятная.
– Госпожа Хорватова питает слабость к невероятным предположениям, – заметил агент Стукалин, обращаясь к следователю, причем трудно было понять – одобряет или осуждает сыщик подобную привычку.
– Так, может быть, вы поделитесь с нами хоть чем-нибудь из своих невероятных догадок, мадам? – осведомился судейский крючок с кислой, как позавчерашняя простокваша, улыбкой. Его мои домыслы, похоже, как раз занимали… – А то вы все крутите вокруг да около. Смелее! Нам долго растолковывать не надо.
– Не уверена, – откровенно ответила я. Следователь как-то не был похож на человека, хватающего крупицы информации на лету. – Вам, господа, например, пока не пришло в голову порасспросить поручика Кривицкого, что он делал среди ночи возле усадьбы, неподалеку от того места, где была наутро обнаружена убитая девушка? Мы с Анной Афанасьевной кинулись на крик, пытались поймать преступника, но тщетно. А через несколько минут Кривицкий сам вышел к нам из леса. Странно, что вас это не удивляет! Господин поручик утверждал, что прогуливался неподалеку (хотя для прогулок было уже поздновато), и примчался на
