ее жестокостью, кровью и грязью фатально сказывается на нервах фронтовиков. А мне-то казалось, что поручик вполне здраво рассуждает, просто характер его оставляет желать лучшего.
– Лица, страдающие шизофренией, частенько рассуждают вполне здраво и даже не без интеллектуального блеска, просто заслушаешься. И далеко не все можно списать на дурные черты характера. Повторяю, Степанчиков нуждается в консультации специалистов по психиатрии, на этом я буду настаивать, – продолжил доктор. – Поскольку вы, любезная Елена Сергеевна, в настоящее время замещаете Варвару Филипповну и приняли на себя весь груз административных вопросов, касающихся гиреевской лечебницы…
– Простите, доктор, я вовсе не собираюсь с вами спорить и отказывать поручику в необходимой помощи. Вопрос только в том, насколько эта помощь должна быть экстренной. Вы полагаете, что поручика следует отправить в Москву к светилам психиатрии сегодня же или дело может потерпеть хотя бы несколько дней? Вот-вот, буквально со дня на день должна вернуться Варвара Филипповна, я передам ей дела лечебницы и сама отвезу поручика в Москву, чтобы показать лучшим профессорам. Но если вы настаиваете на немедленном решении вопроса, следует подумать, кому мы сможем поручить столь деликатную миссию, а это не так уж и просто…
– Нет-нет, ничего экстраординарного пока не происходит, – поспешил заверить доктор. – Я не говорю, что этот юноша – сумасшедший. Он просто несколько утерял здравый смысл. Видимо, последствия пережитого на фронте шока. Такое бывает – неокрепшей юношеской психике нелегко справиться с тяжелыми потрясениями. Речь вовсе не идет о том, чтобы сегодня же натянуть на него смирительную рубашку и отправить в желтый дом. Я лично особых оснований к этому не вижу. Но все же не затягивайте с консультацией психиатра, прислушайтесь к моим словам.
С этим доктор, посчитавший свою миссию выполненной, счел возможным откланяться.
ГЛАВА 22
Елена
Признаюсь, слова доктора произвели крайне тяжелое впечатление. В моей душе немедленно затеплилось сочувствие к юноше, который еще совсем недавно не казался мне особо симпатичным. Бедный, бедный поручик!
Увы, начиная кровопролитные военные действия, правители всегда полагают, что война будет короткой, победоносной, обойдется малой кровью и укрепит в победителях гордость за отечество.
На деле же войны растягиваются на годы, и не всем цветущим юношам, что уходили на фронт под бравые марши и патриотические речи, дабы стать героями, суждено вернуться. А те, что возвращаются, напоминают скорее усталых, разочарованных, слишком много переживших стариков, чем прежних мальчиков.
Я уж не говорю о том, что молодое поколение мужчин учат только убивать, убивать и еще раз убивать, не зная жалости, не обращая внимания на чужие стоны и кровь, и считать убийство личной доблестью.
А потом, когда приходит мир и солдаты становятся не нужны своим правителям, множество сильных мужчин, умеющих лишь нести людям смерть, не находят в себе сил остановиться и продолжают убивать и убивать… Но для общества они уже не герои, а преступники и исчадие ада!
Порой, когда таких людей становится слишком много, целые нации словно сходят с ума, и жизнь человеческая оказывается дешевле полушки, и кровь льется рекой, и гибнут великие царства, народы которых уничтожают сами себя… Не дай бог России дожить до подобных времен!
С трудом избавившись от этих апокалипсических видений, я решила подумать о житейском, о том, что нас всех волновало. Может быть, мистические явления в Привольном – дело рук обезумевшего поручика Степанчикова? Хотя бы даже черный всадник… Почему бы страдающему шизофренией юноше не вообразить себя кавалером восемнадцатого столетия, скажем светлейшим князем Потемкиным-Таврическим или благородным разбойником Ринальдо Ринальдино из дешевых базарных книжонок?
Войдя в образ, поручик мог нарядиться в плащ и старинную треуголку, вскочить на коня и понестись бог знает куда, пугая всех встречных… Мало ли что придет в голову сумасшедшему?
Но вот только эта демоническая раскраска на морде коня – пылающие круги вокруг глаз, сияющая грива… С тех пор как в России стали переводить книги Конан Дойла, даже ленивый знает – для того, чтобы придать животному устрашающе-демонический вид, следует использовать краску с фосфором, а потом выпустить раскрашенное чудовище в ночное время, когда состав начнет светиться.
В принципе человек, знакомый с криминальными романами, может покрасить фосфоресцирующей краской не только собаку Баскервилей, но и коня, корову, кошку, канарейку, кого угодно. И вот вам готовенькое сатанинское отродье, извергающее в ночи адский огонь. Практично и недорого. Только вряд ли указывает на психическую неуравновешенность преступника, напротив, свидетельствует о хитром, изворотливом уме.
Нет, с поспешными выводами относительно причастности Степанчикова к нашим театрализованным кошмарам торопиться не стоит.
Я было решила, что у меня выдалась пара свободных часов, и прикидывала, где бы еще покопать землю в поисках сокровищ и как обеспечить при этом собственную защиту во избежание новых нападений, когда няня отвлекла меня от практических мыслей, громогласно объявив:
– Господа офицеры пожаловали! Прикажете в гостиную проводить или сразу уж в столовой принять? Самовар еще не остыл. Я, кстати, и пирожочков напекла с грибками. Есть чем гостей попотчевать…
На пороге стояли Кривицкий и Степанчиков. При виде несчастного юноши, утерявшего, по словам доктора, здравый смысл, сердце мое испуганно вздрогнуло. Оставалось лишь уповать, что сегодня нечто неадекватное не придет ему в голову.
– Елена Сергеевна, мы взяли на себя смелость зайти в Привольное, проведать Анну Афанасьевну и штабс-капитана. Говорят, они прихворнули и вы даже приглашали к ним доктора, – пролепетал извиняющимся тоном Кривицкий, больше, чем когда-либо похожий на падшего ангела. – Не прогоните? Вы сегодня с нами почти и не побыли, а Анна Афанасьевна и вовсе не приходила в Гиреево. Жестоко лишать нас вашего общества.
Как ни странно, поручик Кривицкий совершенно растерял свой обычный самоуверенно-наглый тон, прикрываемый наигранным романтизмом. Более того, голос его звучал нервно, словно он и вправду опасался, что его прогонят, как паршивого кота, швырнув вдогонку сапогом.
– Ну что вы, господа, входите, – выдавила я из себя, стараясь быть любезной и гостеприимной. – Я вам
