соленой, решил егерь. Он вернулся к месту стоянки, чрезвычайно собой довольный.
— Ну-с, — сказал он, — как наша рыбка?
Реми ему не ответила. Она сидела на валуне, закрыв лицо руками. Наполовину очищенная рыба-сова валялась у ее ног.
Егерь бросил охапку водорослей на песок, выложил соль аккуратной горкой на валун. Вытер ладони о штаны, подошел к девушке, присел на корточки.
— Эй! — позвал он. — Что с тобой?
Реми вскочила, отпихнула его от себя. От неожиданности Скворцов потерял равновесие и сел на задницу.
— С ума сошла!
— Учти, Скворцов! — выкрикнула она. — Не было у нас ничего! Слышишь!
Егерь поднялся, пробурчал:
— Не было так не было… Что я, насильно, что ли…
Реми сорвалась с места, помчалась вдоль берега, разбрызгивая кроссовками мелкие лужицы. Скворцов собрался было кинуться следом. «Черт ее знает, наделает еще глупостей, расхлебывай потом… Все-таки в первый раз…» Но подумал и решил заняться костром. Ничего она с собой не сделает. Одумается, вернется…
Скворцов не поднял головы, когда послышался хруст коралловой крошки. Сухие водоросли оказались не совсем сухими — пропитались росой, поэтому костер разгорался неохотно. Он сушил в ладонях отдельные талломы, складывал шалашиком. Потом поднес огонек еле теплящейся зажигалки. Шалашик нехотя занялся. Несколько минут егерь следил за тем, чтобы зародыш будущего костра не угас, и оглянулся только тогда, когда услышал шварканье раковины о прочную чешую рыбы-совы…
…Рыбка получилась, что надо. Пропеченная, посоленная — не чета субтильным жемчужницам из подземного озера. Реми уплетала за обе щеки, губы и пальцы ее лоснились от жира. Лед в светлых глазах постепенно таял. И у Скворцова отлегло от сердца. А то егерь уже начал опасаться, что по возвращении загремит на рудники Парадиза-16 за изнасилование папиной дочки. Девственницы осьмнадцати с лишним лет… Могли, кстати, шлепнуть прямо здесь, на Сирене. И списать на исчезновение во время Карлика… А что? С их Пасаделя станется! У него глаза не столько профессионального телохранителя, сколько профессионального убийцы. Бывший сержант звездной пехоты таких повидал. Один Кемпнер-мясник чего стоит… стоил…
— Кстати, Реми, — сказал он, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. — Ты что-нибудь помнишь после того момента, когда тебя схватили эти… клейкие нити?
— Это медуза, — машинально поправила его Ремина. — Хаотично распределенная…
— Ого! — восхитился Скворцов. — Кто тебе сказал?
— Ты, Эндрю.
— Я?! Не помню…
— Во сне, — уточнила Реми.
— А-а… Интересные у тебя сны…
— Не очень, — буркнула она.
Егерь осекся. Не хватил ли он через край? Вдруг опять начнется истерика.
— Что я помню… — проговорила Реми. — Сначала я сильно испугалась. Подумала: все, из этой гадости мне не вырваться. Потом стало очень обидно. Мы столько пережили, столько прошли и вот теперь погибнем от какой-то клейкой дряни… В общем, я пыталась вырваться, как могла. А она, медуза эта, заволокла меня в пещеру и вдруг отпустила. Пришла я в себя, вижу — никого. Протоплазма булькает в «колбах». И вдруг появляется она — венценосная аксла!
— Отличное определение! — одобрил Скворцов. — Надо запомнить. Извини, продолжай!
— Она позвала крабопаука и велела меня поднять, — продолжала Ремина, воодушевляясь. — Не словами велела, а горловым таким клекотом… Я бы и сама встала, да сил совсем не осталось. Крабопаук схватил меня клешней и понес. Из этой… лаборатории в другую пещеру. Небольшую, уютную даже. Там было очень красиво, Эндрю. Освещалась пещера не плесенью и не рачками в трубках, а летучим крилем. Он роился под потолком разлохмаченной такой спиралью, как галактика… А в центре пещеры возвышалось ложе, вроде операционного стола. Крабопаук посадил меня на этот стол и убрался из пещеры. Тогда ко мне подошла венценосная аксла. Заклекотала низко так. И лапами начала делать пассы. — Реми показала, как именно. — Мне сразу спокойно стало… Тепло… Как будто в детстве, когда в коляске укачивали. Усталость и боль куда-то улетучились… Я расслабилась, лежу, в потолок смотрю, на галактику из криля. А она, галактика эта, вращается быстрее и быстрее и опускается ниже и ниже… Тогда мне стало казаться, что это и вправду галактика и что я приближаюсь к ней с сумасшедшей скоростью… Но, наверное, я уже засыпала…
— А аксла эта, венценосная, ничего с тобой больше не сделала? — спросил егерь.
— Ммм… Не помню… Вроде к руке прикоснулась… Уколола чем-то. Не больно совсем…
— В правую уколола? На сгибе локтя?
— Да, кажется… А откуда ты знаешь?
— Вот, смотри! — Он протянул правую руку, ткнул пальцем в крохотную припухлость на локтевом сгибе. — Есть у тебя такое?
Реми вскочила, как ужаленная мореной, уставилась на свою руку.
— Есть, — проговорила она. — Что это такое, Эндрю?
— Надеюсь, ничего страшного, — отозвался тот после некоторого раздумья. — Вряд ли твоя венценосная хотела нас убить. Для этого у нее была масса других способов… Скорее всего, она взяла у нас кровь…
— Зачем?!
Скворцов хмыкнул.
— Зачем берут кровь? — проговорил он. — Для анализа, разумеется… Может, не взяла, а наоборот — впрыснула что-то…
— Что именно?
— Не знаю, — отозвался егерь, — но предполагаю, что какой-то афродизиак… Не зря же мы так… завелись…
Ремине хотелось съязвить: ну да, с тобой можно только под афродизиаком, но остереглась. Она читала, что мужчины могут простить многое, но только не намек на свою мужскую несостоятельность. Нужно было срочно переводить разговор на другую тему.
— Можно теперь я спрошу, Эндрю?
— Да, ми… — он чуть было не сказал «милая», но во время поперхнулся.
Ремина постучала ему по спине твердым кулачком и продолжала:
— Это правда, что из всей роты капитана Кемпнера на Немезиде выжили только он и… ты?
Скворцов чертыхнулся про себя.
— Кто тебе это сказал?
— Об этом вопила тварь со щупальцами… голосом Джойса, как я понимаю…
Егерь вздохнул.
— Выходит, ты тоже слышала, — проговорил он. — А я думал, что…
— Ну? Так это правда?
Скворцов кивнул:
— Да…
— Зачем же ты мне соврал?
— Не совсем…
— Что не совсем?
— Соврал не совсем… С Немезиды вернулось трое… В том числе и сержант Кумбс…
20
