одновременно убеждающий людей в том, что правоприменение по-прежнему играет очень важную роль в жизни общества. Несколько месяцев спустя, в преддверье всеобщих выборов 1997 года, во времена массовой истерии по поводу обесценивания общественных ценностей, черной экономики и торговли наркотиками, политики поставили перед собой задачу переплюнуть друг друга в агрессивных речах о личной этике и о своей «беспощадности по отношению к преступности». Джон Мейджор произнес оптимистичную речь о британской экономике, в которой утверждал, что благодаря ему страна достигла высокой степени благосостояния и, среди прочего, в ней расцвела буйным цветом поп-культура с ее «битком набитыми» клубами, а вот министр внутренних дел Майкл Говард все-таки настоял на «беспощадности». Призвав дух «веселой юной девушки, у которой впереди была вся жизнь» — Ли Беттс, он в общих чертах описал предложение предоставить местным властям полномочие закрывать танцевальные клубы, как только полиция обнаружит в них свидетельства «серьезной проблемы с наркотиками» — то есть, если воспринимать слова министра буквально, закрытию подлежали почти все хаус- и техно-клубы. «Клубы — это магнит для торговцев наркотиками, — говорил Говард. — Иногда сами клубы принимают участие в торговле — вышибалы, менеджеры или даже владельцы. Полиции известны многие такие клубы, но она не может их закрыть, поскольку не имеет для этого законных оснований. Закон необходимо изменить» (Пресс-релиз консервативной партии, ноябрь 1996).
Эстафетная палочка была передана Барри Леггу, депутату от города Мильтон Кейнс. Легг обнародовал свой билль о лицензировании общественных развлекательных мероприятий (о злоупотреблении наркотиками) на пресс-конференции и получил поддержку родителей Ли Беттс и политиков разных партий. Задачей билля было предоставить местным властям право немедленно отозвать у клуба лицензию, если полиции покажется, что «в клубе или рядом с ним» имеет место «серьезная проблема, связанная с распространением или использованием наркотиков». Никакого признания вины здесь не требовалось — достаточно было только свидетельства полицейских. Что именно подразумевалось под словами «серьезная проблема», в билле не оговаривалось, и бремя доказательства невиновности ложилось на сами клубы.
«Остается только гадать, что случилось с той частью закона, в которой говорится о том, что человек считается невиновным вплоть до доказательства вины, — комментировал ситуацию бывалый активист Алан Лодж- — Какие доказательства будут нужны? Или будет достаточно одного только смутного подозрения? А ширина зрачков будет измеряться? » (Информационный бюллетень «Право на вечеринки», февраль 1997). «Мы согласны с тем, что эти меры предосторожности очень суровы — кто-то, возможно, даже назовет их драконовыми, но именно этого мы и добивались», — отвечал на это представитель министерства внутренних дел граф Кор-таун (PA News, февраль 1997). Такое оружие могло стать поистине разрушительным, ведь какой танцевальный клуб в конце 90-х обходился без наркотиков ?
Четырехчасовые дебаты вокруг второго чтения билля в Палате общин в январе 1997 года показали, как хорошо стали осведомлены люди об экстази за последние несколько лет. Один депутат требовал, чтобы в клубах раздавалась бесплатная вода, а также были организованы комнаты отдыха для снижения риска теплового удара; другой говорил о том, что в большинстве крупных городов торговля наркотиками в клубах осуществляется под контролем криминальных группировок и клубных вышибал.
И тем не менее снова не обошлось без старых клише: некоторые из выступающих путали экстази с героином, и большинство не желало поверить в то, что дилеры всего лишь отвечают на огромные запросы клабберов. «Большинство молодых людей не ищут наркотиков, но во многих клубах наркотики в буквальном смысле впихивают им в руки», — убеждал собравшихся Барри Легт. А один депутат от консервативной партии и вовсе настаивал на введении смертной казни за хранение наркотиков. Только Пол Флинн, «бродячий» депутат от лейбористской партии Ньюпорта, посмел не согласиться с большинством: «В основе билля лежат исполненные благих намерений, но ошибочные взгляды десяти- или двадцатилетней давности. С тех пор мы ушли очень далеко». Флинн предположил, что молодые люди отнесутся к депутатам как к лицемерам, которые наслаждаются своими собственными любимыми наркотиками, а удовольствия других осуждают: «Вы сидите там в парламенте с пятнадцатью барами и говорите нам не принимать наркотики — а у самих в одной руке стакан виски, в другой — сигарета, а в кармане таблетки парацетамола, чтобы утром спасаться от головной боли» {Hansard, январь 1997).
И все же послание Легга, который винил в подъеме экстази-культуры слабость «снисходительного общества» и наследие либерализма шестидесятых — на это модно было валить все проблемы в годы Тэтчер и Мейджора, — одержало победу: «Проблема нашей страны в том, что мы всегда были очень либеральны по отношению к наркотикам. Мы не можем позволить себе делать вид, будто наркотики могут быть использованы в развлекательных целях — одна таблетка способна убить. Ночные клубы активно сопротивляются всем попыткам нанести сокрушительный удар распространению наркотиков. В большинстве случаев эти клубы и связанная с ними танцевальная культура процветают на предположении о том, что наркотики — это необходимая и безобидная составляющая веселой вечеринки. Во многих клубах распространяется мысль: ' Что плохого в том, чтобы примкнуть к химическому поколению? ' » [Hansard, январь 1997). Билль был направлен в верхнюю палату, где либерал-демократы пошли на уступки: согласно новой редакции законопроекта, для того, чтобы клуб закрыли, прием или распространение наркотиков должны происходить непосредственно в здании клуба, а не рядом с ним, как значилось в первой редакции Легга.
Кампания против билля началась в городе Норвиче под лозунгом «Shake a Legg!» [174] и была очень небольшой, ограниченной в средствах и, как и протест против рейвового билля Грэма Брайта в 1990 году, не смогла заручиться серьезной поддержкой со стороны клабберов, большинство из которых по-прежнему оставались аполитичными гедонистами, мало обеспокоенными проблемой гражданских свобод и тем, что, будь принят новый закон, в руках полиции окажется еще больше власти. На этот раз не было никаких массовых демонстраций вроде тех, с помощью которых протестовали против билля об уголовном судопроизводстве: зарождавшееся было движение прямых действий было арестовано во время протестов против строительства объездных шоссе и взлетно- посадочных полос. Хотя некоторые промоутеры выступили против билля, опасаясь, что пострадает их бизнес, и крупные развлекательные организации, такие как Классный ДОСУГ, Британская ассоциация развлечений и дискотек, Ассоциация пивоваров и лицензированных торговцев, лоббировали в парламенте вопрос об отмене самых жестких пунктов законопроекта, некоторые клубы восприняли билль с радостью, углядев в нем возможность укрепить доверие к ним со стороны истеблишмента. Некоторые даже приняли участие в составлении законопроекта. «Я помогал писать билль о наркотиках, — утверждал Джеймс Паламбо, владелец клуба Ministry of Sound. — Он наделяет полицию властью закрывать клубы направо и налево, но у нас есть намного более далеко идущие планы» (The Times, май 1997).
Вскоре билль о лицензировании общественных развлекательных мероприятий (о злоупотреблении наркотиками) стал законом и одним из последних законопроектов, принятых правительством Джона Мейджора. Билль проник в законодательство почти незамеченным, как раз накануне всеобщих выборов 1997 года, и стал еще одной отчаянной и опоздавшей на много лет попыткой сдержать употребление развлекательного наркотика. И снова создалось впечатление, что танцевальная культура находится под двойным давлением: со стороны властей, которые хотят ее регулировать и ограничивать, и со стороны бизнесменов, которые ее обустраивают и превращают в выгодный товар.
Настала заря новой жизни, не правда ли? И это прекрасно.
Тони Блэр, 2 мая 1997 года
Заря настала и залила ярким светом серые воды Темзы. Еще один солнечный весенний день. В Королевском зале фестивалей на Южном берегу неустанно гремели синтетические хаус-биты, и припев с возрастающей громкостью разносил по городу послание: «Все может стать только лучше! Может стать только лучше! Может стать только лучше!» Танцующие люди с затуманенными взглядами и счастливыми улыбками веселились, обнимались и рассыпались по набережной, ликуя и празднуя победу.
Первомайская ночь выдалась особенной. В ошеломляющей, исчерпывающей победе, самой крупной в этом столетии, лейбористы захватили власть в Вестминстере. Партия еще никогда не получала такого количества мест в парламенте, тогда как у консерваторов, напротив, таких неудачных выборов не было с
