невозможно. И впрямь похожи как две капли воды. Цветом кожи они были чуть-чуть светлее и матери, и отца. Эдакий добротный табачный цвет. Головы у обоих правильной формы, с мягкой порослью, похожей на черные бархатные шапочки. Глаза у обоих темно-карие, губы изогнутые, полные, но совсем не вывороченные. По-детски выпученные животики поддерживались сильными ногами, особое оснащение, похожее по малолетству на червячков, свидетельствовало об их принадлежности к мужскому полу. У обоих была горделивая осанка, унаследованная от матери, и ее же воинственная посадка головы.
Они без страха подошли к гостю, повинуясь его жесту.
– Славные ребятки, – проговорил он, ощупывая их бархатные тельца. – Безупречные, вон как ладно скроены! Да, мистер Максвелл, от таких я бы не отказался. Я уже вижу их в роли диковин Хай Пайнза: то-то разинут рты мои гости! Я бы обрядил их в красные кафтанчики с медными пуговицами. У меня есть слуга, который научил бы их танцевать джигу. Вот была бы потеха для гостей! Сколько вы за них просите?
Хаммонд успел вернуться на свое место и теперь, вцепившись в край стола, напряженно следил за отцом. Максвелл сидел развалясь, с блуждающей улыбкой.
– Скажем, так: на сотню больше, чем любая сумма, которую вы проявите готовность предложить, мистер Бегли. Дело в том, что они действительно не продаются. Мне хочется показывать их гостям точно так же, как это собираетесь делать вы, мистер Бегли, хоть и без медных пуговиц, и без джиги. Раз они могли бы стать изюминкой Хай Пайнза, то почему бы им не быть ею в Фалконхерсте? К тому же я обещал их матери не продавать близнецов. У нее бы разыгралась мигрень и случилась ужасная истерика, а мы бы голодали не меньше месяца. Лукреция Борджиа у нас на особом положении, и я должен кое в чем идти на уступки. Я обещал ей и Хаму, что не продам их, так что увольте.
Лукреция Борджиа облегченно перевела дух. Теперь, когда опасность миновала, она была готова позволить чужаку сколько угодно разглядывать и тискать ее сыновей.
– Она такая превосходная кухарка, что я приобрел бы и ее в придачу, – признался Бегли, восхищенно глядя на Лукрецию Борджиа.
Максвелл покачал головой, Хаммонд прыснул.
– Она не продается, мистер Бегли. – Он вскочил и обнял кухарку за талию. – Лукреция Борджиа – это Фалконхерст, а Фалконхерст – Лукреция Борджиа. – Он вспомнил, как крепко прижимался к ней после смерти матери, сколько слез пролил у нее на груди. – Лукрецию Борджиа мы никогда не продадим!
– Боюсь, что на сей счет мы не договоримся, мистер Бегли. – Максвелл жестом выпроводил Лукрецию Борджиа вместе с близнецами и продолжал: – Лучше скажите, каковы ваши намерения по части моего товара. Я покажу вам самые лучшие экземпляры. Мне не хотелось бы, чтобы вы тратили ваше драгоценное время на осмотр сомнительного материала. Итак, ваши намерения?
– Я собирался прикупить двух-трех негров на развод. У нас в Хай Пайнзе много хороших негритянок. Почему-то у нас родятся почти сплошь одни девочки, поэтому возникла нехватка в производителях. Я всегда ищу возможность улучшить свое поголовье, а для этого не найти ничего лучше, чем ваши фалконхерстские негры. От парней, купленных у вас в Новом Орлеане пару лет назад, я уже получил славных детенышей, после чего продал их в Луизиану шурину.
– Надеюсь, ваш шурин не станет использовать их на сахарной плантации, – сказал Максвелл, хмурясь. Он не для того выращивал негров, чтобы те гибли на рубке сахарного тростника.
– Где там! Они – гордость его плантации! Он только и делает, что хвастается ими. Зато я теперь остался без производителей, потому и приехал.
– Тогда прошу в гостиную. – Максвелл встал, вытер рот кружевной салфеткой и сказал Хаммонду: – Достань-ка мои племенные книги. Хочу показать мистеру Бегли свой первосортный товар, а его следует сначала подобрать по книгам.
– Да, папа, сейчас, – Хаммонд поспешил выполнить отцовское поручение. – Ты, видимо, имеешь в виду чистокровных фалконхерстских ребят: Дабни, Крауна, Тусала?
– Этот юноша неплохо разбирается в неграх, – похвалил Максвелл сына. – Иногда мне начинает казаться, что он обогнал по этой части меня самого.
Лукреция Борджиа подслушивала, припав ухом к двери. Окончательно успокоившись, Она любовно отвесила каждому сыну по шлепку по голой попке.
– Сегодня у вас на завтрак вафли с патокой, – объявила она. – У нас праздник: ни вас, ни меня не продадут. Масса Хам прикипел к вам душой, а как сказал масса Уоррен, масса Хам разбирается в неграх получше остальных. Это в его-то возрасте!
Глава XVII
Понедельник свято соблюдался в Фалконхерсте как день стирки. Обычно рано поутру к кухонной двери подходила прачка Ненси, приглашенная Лукрецией Борджиа позавтракать. Лишь по случаю большой стирки бедняжка Ненси удостаивалась чести отведать кушаний для белых в Большом доме. Лукреция Борджиа знала, чем лучше она ее накормит, тем большую требовательность сможет потом проявить. Сама она не опускалась до стирки, но внимательно следила за работой Ненси. В результате белье в Фалконхерсте было чище, чем где-либо еще в целом свете. Простыни и наволочки сияли белизной, рубашки Максвеллов были тщательно отутюжены; не менее скрупулезному обращению подвергались белые крахмальные передники самой Лукреции Борджиа – предмет особой заботы старательной Ненси.
В то утро в понедельник Ненси уписывала за длинным кухонным столом овсянку и бекон, когда внезапно вошел Хаммонд в сопровождении раба-квартерона – кожа у миловидного юноши была цвета кофе с молоком. Лукреция Борджиа только что налила себе очередную чашку кофе и собиралась предаться с Ненси сплетням – вот главное средство, с помощью которого она держала руку на пульсе всех событий на плантации.
Появление Хаммонда было в связи с этим очень некстати.
– Что вам нужно, масса Хам, Одри? – Задавая незваным гостям этот нетерпеливый вопрос, она в сердцах прогнала от стола одного из своих близнецов.
– Мы с Одри отправляемся на реку. Хотим искупаться в омуте. Сделай-ка нам сандвичей, чтобы мы не возвращались сюда обедать. Отец отпустил нас, потому что сам поехал с Мемом на лесной участок, где мне нечего делать.
Ей очень не хотелось отпускать его к омуту, однако она не посмела воспротивиться самому Максвеллу. Тем не менее никто не мешал ей поделиться своими опасениями.
