9
Алехандро уехал на следующее утро. И следующие четыре дня и ночи Эрика провела, терзаемая страхом и дурными предчувствиями. Наконец, на пятый день утром, не в состоянии дольше терпеть пытку одиночеством и неизвестностью, она нашла свой англо-испанский разговорник и отправилась разыскивать Пуньяду – единственного человека, который относился к ней с откровенной добротой.
Светлое просторное помещение с высоким потолком напомнило Эрике кухню в доме ее бабушки. Так же по стенам висели связки чеснока и стручков сушеного острого перца, так же один угол занимала старинная плита на шесть конфорок, так же на открытых полках сияли медные тазы и сковороды. Удивительно приветливая, веселая комната. Жаль, что она не нашла ее раньше.
Пуньяда стояла у длинного стола в окружении многочисленных блюд с овощами и что-то сосредоточенно нарезала. Но, услышав звук открывающейся двери, отложила угрожающих размеров нож, просияла и что-то приветливо произнесла, сделав приглашающий жест рукой.
Эрика вошла и произнесла по-испански старательно заготовленную фразу:
– Я вам мешаю?
– No, no. – Старуха подошла к молодой женщине, взяла ее за руку и подвела к удобному плетеному креслу у окна.
Эрика благодарно уселась и начала перелистывать разговорник в поисках подходящих фраз. В конце концов она сказала со смущенной улыбкой:
– Боюсь, я совсем не говорю по-испански. No hablo espacol.
Пуньяда энергично закивала и с интересом стала ожидать продолжения.
Чувствуя себя чертовски глупо, Эрика помахала руками и произнесла:
– Я пришла, потому что чувствую себя там, наверху, совершенно одинокой. Sola.
– Sola, si. Да, одна. – Старуха снова ободряюще улыбнулась и кивнула.
– Да, и я подумала, что мы могли вместе попить кофе. – Тут Эрика разыграла целую пантомиму: прижала пальцы к груди, потом указала на Пуньяду, потом на кофейник и сделала жест, будто пьет. – Кофе?
– No, no cafe. – Старуха неодобрительно зацокала языком, кинулась к холодильнику и достала глиняный кувшин. – Leche – para nесо. Молоко – для ребенка, – сказала она, налила стакан молока и подала его гостье.
Совершенно озадаченная Эрика взглянула на Пуньяду.
– Алехандро сказал вам про ребенка?
Видимо, та все-таки достаточно понимала по-английски, чтобы уловить смысл вопроса, но слишком мало, чтобы ответить. Это не смутило ее. Она покачала головой, постучала скрюченным пальцем по виску и улыбнулась.
– Вы… вы догадались? – воскликнула пораженная Эрика.
Снова последовали радостные кивки и широкие сияющие улыбки.
– О… – Молодая женщина была подавлена нахлынувшими на нее разнообразными эмоциями и с трудом сдерживала слезы. – Если бы вы только знали, какое удовольствие для меня поговорить об этом вслух! Видите ли, никто еще не знает. Алехандро ничего не рассказал. Не понимаю почему. Наверное, он стесняется меня и ребенка… – Она полистала разговорник и с трудом перевела последнюю фразу.
Пуньяда, казалось, пришла в ужас от такого предположения, схватила книжицу, полистала ее и с трудом выговорила:
– Нет, сеньора. Сеньор Алехандро… он очень горд.
– Не знаю, Пуньяда. – Эрика нежно провела руками по животу и взглянула на старуху. – Он ведь и женился на мне только из-за ребенка, из-за nесо.
На этот раз, похоже, смысл фразы не дошел до собеседницы, и, судя по понимающей усмешке Пуньяды, ответ имел больше отношения к мужским достоинствам сеньора Миландро, нежели к его представлениям о чести.
Эрика печально кивнула, не желая показать, что нить разговора временно утрачена, и продолжила:
– Но вся проблема в том, что я никак не могу понять, относится ли он ко мне хорошо просто из-за беременности или действительно любит меня, несмотря на ребенка.
Она понимала, что изливает сердце тому, кто не в состоянии понять, о чем идет речь, но испытывала невыразимое облегчение только оттого, что получила наконец возможность выплеснуть накопившиеся чувства. Что из всего этого поняла Пуньяда, сказать было невозможно, но она постоянно сочувственно цокала языком, задумчиво поглядывала на молодую женщину, а когда поток ее слов иссяк, взяла руку Эрики, повернула ладонью вверх и внимательно осмотрела.
Потом подтолкнула нетронутый стакан молока поближе к Эрике, согнула в локте сморщенную руку и заявила:
– El hijo – сын. Пейте, сеньора, para nесо. Чтобы мальчик был fuerte, сильным, как папа.
Непонятно почему-то ли из-за искренней радости в глазах старой служанки, то ли представив удивительно твердые бицепсы младенца, но Эрика вдруг засмеялась. Впрочем, было неважно, почему именно, главное, впервые за долгое время что-то показалось ей забавным.
– Ох, Пуньяда, – вытирая глаза, пробормотала она, – вы даже не представляете, как это здорово – смеяться.
Увы, веселье оказалось недолговечным. Оно умерло так же быстро, как и родилось, убитое резким и острым, как лезвие бритвы, голосом.
– Итак, что же именно, Эрика, вы находите таким потешным, что решаетесь отрывать мою прислугу от обязанностей?
Молодая женщина оглянулась. Хуанита стояла в дверях кухни с перекошенным от ярости лицом, и это зрелище мгновенно омрачило только что радостную атмосферу кухни.
Давно ли она была тут, как гриф-стервятник, выискивая добычу, в которую можно запустить когти? Слышала ли разговор о ребенке? И какую цену Пуньяда заплатит за то, что приветила врага хозяйки? Эрика уже давно не сомневалась, что тетка мужа расценивает ее как своего злейшего врага.
– Пожалуйста, не вините Пуньяду, – начала она, вскочив с плетеного кресла. – Меня никто не приглашал, я сама забрела сюда, хотела кофе выпить. Не собиралась никому мешать.
Но Пуньяда, казалось, даже не обратила внимания на раздражение хозяйки. Она окатила Хуаниту потоком испанских слов, сделала не очень пристойный жест, повернулась спиной и спокойно продолжила свои дела, методично взмахивая тяжелым ножом. Похоже, такие стычки были ей не в новинку.
Проигнорировав тираду служанки, Хуанита указала на стакан молока, стоящий рядом с Эрикой на столе.
– Это еще что такое? Неужели вы такая деликатная особа, что не в состоянии пить нормальный черный кофе, как все остальные?
Так она все-таки не слышала о ребенке! Эрика чуть не расплакалась от облегчения, но оно было кратковременным, потому что злобная фурия задала тот же вопрос Пуньяде, уже по-испански. Не раздумывая ни мгновения, старая служанка ответила пулеметной очередью слов, среди которых ясно прозвучало 'песо'.
Хуанита замерла, будто в камень обратилась. Эрика внешне ничем не отличалась от нее, только сердце колотилось так громко, что ей казалось, все в комнате слышат его удары. Кроме этого, тишину не нарушал ни единый звук.
Вскоре напряжение стало невыносимым, и Эрика решилась уменьшить его, сказав:
– Ну вот теперь вы знаете то, что мы с Алехандро пытались скрывать, хотя зачем, до сих пор не понимаю.
Она собралась покинуть ставшую негостеприимной кухню, но для этого надо было пройти мимо Хуаниты. Эта женщина и в лучшем-то своем расположении духа казалась странной, а сейчас так просто внушала
