гидросамолета.
Он не мог ее услышать. В то время как она подходила к причалу, он, должно быть, балансировал на поплавке самолетика, готовясь забраться в кабину. Слезы потоком залили ее лицо, она бросилась бежать. Несколько десятков футов отделяли ее от мечты.
Быстрей! — подгонял разум. Спеши! — кричало сердце. Он может уйти. Это невозможно! Все естество ее устремилось вслед ему.
Но было поздно. Швартовочный канат безвольно повис в воздухе, самолет описал по воде правильный круг, и пилот направил машину в глубь залива. Дождь брызг, поднявшийся за разгоняющимся самолетом, смешался на ее лице со слезами. Рай, видимый на горизонте еще секунду назад, захлопнулся. Лейла физически ощутила, как ее горло сдавила петля.
И в этот момент откуда-то, словно из другого мира, до боли любимый голос позвал ее по имени:
— Лейла!
Сердце могло сорваться, так громко оно застучало, ноги подкосились, перед глазами поплыли зеленые круги.
— Лейла! Сердце мое!
Сильные руки подхватили ее, уже падающую на бетонную пристань. Мускулистые руки прижали к могучему торсу.
— Лейла, любимая, — услышала она.
Она слышала, но не могла открыть глаз.
— Данте, ты прилетел назад? — едва слышно прошептала она, хотя ей казалось, что она прокричала это.
Как глупо было спрашивать. Он просто не улетал.
Лейла не успела сказать ему, что любит и не хочет его снова потерять, ибо он заговорил первым:
— Я больше никогда не покину тебя. В самый последний момент я понял, что, если сейчас улечу, ты не переживешь.
— Но ведь я прогнала тебя. Я же видела, как взлетал твой самолет...
Лейла плакала и не могла остановиться. Данте успокаивал ее бессмысленными, но такими важными словами, которые знают только безумно влюбленные люди. Он нес ее, обессиленную, на руках вдоль причала и все время говорил, говорил, говорил.
— Слава Богу, что ты со мной, — прошептала она, нежно касаясь его кончиками пальцев, — потому что, если бы ты покинул меня, я бы умерла.
Он нес ее, легкую словно ребенок, прямо на огонек лимонной свечи, зажженной ею в доме. Он так давно не сжимал ее в объятиях. И теперь, после долгого перерыва, ласково и сильно обнимая ее, Данте говорил срывающимся от нежности голосом:
— Я дурак, я подлец, я не достоин тебя. Даже когда я держу тебя в руках, боюсь, что ты растаешь с лучами зари, что ты иллюзия, сказка, которую я сам себе придумал. Моя Лейла...
— Я не иллюзия, я живая, я — реальность. Мы — единственная реальность. И мы, и наши дети, — сказала Лейла, когда он внес ее в дом.
— Лейла, да, милая! Я уже представляю, как маленькие чертенята будут носиться по двору.
Свет свечи дрожал в ее глазах. Бархатный голос Данте завораживал. А он все ближе придвигал губы к ее уху. Поцелуй, долгий как лето, был неизбежен.
Прикосновение его губ наполнило жизнью тело Лейлы, словно расколдовало, освобождая от оцепенения. Лейла, внезапно почувствовав всю свою кожу, движение каждой жилки своего тела, прижалась к плотному, мускулистому торсу Данте и с жадностью пила дыхание любимого.
Замочек заколки на волосах раскрылся, и черный поток рассыпался по плечам. Он целовал вьющиеся пряди, вдыхая аромат ее волос, ее духов, совершенно теряя голову.
Одну за другой Данте расстегнул пуговички на платье Лейлы, покрывая поцелуями нежную кожу; Лейла запустила руки ему под рубашку. Как только Данте почувствовал прикосновение узкой ладони, последний барьер, сдерживающий желание, рухнул. Одежды были сброшены на пол, они мешали им обоим. Лейла не вынесла бы даже самой тонкой преграды между собой и Данте.
Он ласкал рукой нежную кожу ягодиц и целовал шею, и она отвечала ему покусыванием мочки уха, а он снова и снова целовал ее разгоряченное лицо, волновал языком язык...
Данте просунул руку между плотно сжатыми бедрами Лейлы, и она почувствовала ладонь на волосках. Ей захотелось, чтобы он ласкал губами ее груди, и Данте словно услышал ее, начав покусывать и поглаживать языком уже набухшие соски. Он пробуждал в Лейле острое желание, и ей хотелось, чтобы наслаждение длилось и длилось.
— Люби меня всю ночь, Данте, — прерывающимся хрипловатым шепотом умоляла Лейла. Она покусывала собственное запястье, другую руку запустив в волосы Данте и слегка направляя движение его головы. — Только, милый, осторожней, не повреди детям.
В какой-то момент она уже не смогла больше сопротивляться наплыву желания. Словно возбуждающие разряды стекали с кончиков его пальцев и расходились по телу Лейлы. Когда терпеть эту сладкую муку стало невозможно, она потянула его на себя. Данте подчинился без колебания и, входя в нее, успел еще осознать, что там стало мягче и горячее, чем бывало раньше. А затем огонь поглотил их обоих.
Данте и Лейла любили друг друга с неистовой страстью, для которой не существовало больше правил...
Когда Лейла, утомленная и счастливая, оторвалась от него, она спросила:
— Нас больше ничто не разлучит?
— Это невозможно. Ты знаешь, в сентябре мне исполнится тридцать восемь лет. И теперь я понимаю, что все эти годы я провел бездарно. Я делал деньги и считал это единственным занятием, достойным мужчины. Но вот недавно я понял, что деньги — прах. Ты одна теперь смысл моей жизни, Лейла, любовь моя.
— И это говоришь ты, великий бизнесмен Данте Росси?
— Клянусь, Лейла, я никогда не был так откровенен.
Под утро, утомленные любовью, они заснули. Рассветные лучи заливали остров, лежащий посреди бескрайних просторов Великих Озер, но снился им другой остров, в жарком Карибском море.
Лейла и Данте обвенчались на следующий день. Чтобы больше никогда не расставаться. Ни в жизни земной, ни в жизни вечной.
