Патриция Хорст
О ком грустит пьеро
1
Дэвид Колбери остановил свой синий «форд» у ограды небольшого сквера и вышел из машины. Солнечное жаркое утро в Лос-Анджелесе, парочки на скамейках, запах, горячего асфальта, прохожие, спешащие по своим делам… Обычный, ничем не примечательный день. Но для Дэвида он был, пожалуй, самым страшным и самым прекрасным за все тридцать пять лет его жизни.
Он спустился по широкой, посыпанной песком дорожке, стараясь не выходить из тени деревьев, и остановился у детской площадки. Мальчики и девочки, загорелые, смеющиеся, играли с куклами и машинами, возводили из кубиков башни, качались на качелях, бегали наперегонки. Шумные, веселые и беспечные, еще ничего не знающие о трудностях и огорчениях, о разлуках и болезнях.
— Эрни! Нам пора! — послышался звонкий женский голос.
Дэвид замер и побледнел, услышав короткое имя. И в следующее мгновение увидел, как мальчик с темно-русыми волосами, в клетчатой рубашке и бежевых шортах оглянулся и помахал кому-то рукой.
— Эрни, пойдем!
— Ну, еще чуть-чуть, пожалуйста! — попросил мальчик, хмурясь и притоптывая ногой.
— Хорошо, даю тебе десять минут.
Дэвид нашел взглядом женщину: молодая стройная блондинка в легком открытом платье.
— Мама, идем? — Эрни попрощался с приятелями, подобрал с травы разноцветный мяч и направился к женщине.
Она подхватила его на руки и поцеловала в румяную щеку. Это зрелище причинило Дэвиду мгновенную острую боль — словно осколок льда проник в сердце. Мальчик и женщина, о чем-то переговариваясь, уже удалялись и почти скрылись за зеленой изгородью, когда Дэвид пришел в себя.
— Мой сын… — прошептал он, будто пробуя это слово на вкус, и снова повторил: — Мой сын.
Он и не представлял, собираясь в Лос-Анджелес после получения длинного и сбивчивого письма, что встреча обернется такой мукой. Да и что это за встреча: выслеживание и подглядывание за собственным четырехлетним ребенком, который даже не подозревает, кто его настоящие родители.
Дэвид медленно вернулся к машине и сел за руль. Его ожидало еще одно свидание, и, скорее всего, оно будет более тяжелым и печальным. Он покачал головой и достал из кармана листок бумаги с адресом больницы. Но никак не мог заставить себя включить зажигание и тронуться в путь.
Бессильно уронив руки на колени, он смотрел сквозь ветровое стекло на спешащих мимо людей и думал, что в конечном итоге судьба настигает тебя, как бы ты ни прятался. И предъявляет счет за все ошибки к немедленной оплате, не соглашаясь на уступки, не давая времени на размышления.
Дэвид вздрогнул от стука в стекло.
— Вам плохо? — Полицейский внимательно рассматривал его осунувшееся лицо со следами бессонной ночи.
— Нет, все в порядке, просто задумался. — Дэвид изобразил доброжелательную улыбку и завел мотор. — Не беспокойтесь.
Полицейский кивнул и отошел, провожая взглядом подержанный «форд», тронувшийся с места слишком резко, так, что взвизгнули тормоза. Дэвид вел машину, не отрывая глаз от дороги: он действительно очень устал и с трудом заставлял себя быть внимательным и осторожным. Два дня за рулем, серые ленты скоростных шоссе, краткие остановки на заправочных станциях, горький кофе, уже почти не помогающий…
Стоило ли так торопиться? За пять лет он почти сумел забыть прошлую жизнь. Вырвал из памяти, как из книги, несколько страниц и бросил в огонь. Но они не сгорели, и теперь приходилось читать их заново. Возвращение туда, где когда-то был сначала счастлив, где цвела любовь, после преданная и проданная, всегда ужасно. Но у него не было выбора: невозможно ответить на просьбу умирающей женщины отказом. Даже если сам когда-то тайно, сходя с ума от тоски, желал ей смерти.
Больница, куда Дэвид приехал, находилась почти на окраине города. Высокое здание с большими окнами, в которых отражалось солнце, тенистые деревья вокруг него, клумбы с яркими георгинами и розами… Наверное, здесь хороший уход и умелые доктора, но откуда бы взяться деньгам, чтобы заплатить за все это?
Дэвид поднялся по ступеням в холл и спросил в окошке регистрации, где ему найти Мэри Шон. Пожилая медсестра провела его по светлому коридору, пахнущему лекарствами, к маленькой одноместной палате и, сказав что-то ободряющее, оставила одного.
С замирающим сердцем Дэвид открыл дверь и вошел, стараясь ступать тихо. На постели лежала женщина — исхудавшая, с запавшими глазами, обведенными темными кругами.
— Мэри… — Он присел на стул, ощутив слабость в ногах. — Это я, Мэри.
Она слабо улыбнулась и, протянув тонкую руку с выступающими жилками, коснулась его щеки.
— Ты все-таки приехал… Спасибо, милый. — Слезинки повисли на ее дрожащих ресницах. — Прости меня, прости за все.
— Ну, что ты… — Дэвид почувствовал, что жалость и нежность заполняют его душу. — Мы оба виноваты в случившемся, и я, наверное, в большей степени. То, что я ничего не знал, не оправдывает меня. Не плачь, пожалуйста…
Заготовленные слова, упреки в предательстве мгновенно вылетели из головы. До последнего момента он не верил, что то, о чем говорилось в письме, правда. Но, увидев Мэри, такую несчастную, уже отрешившуюся от всего земного, понял, что не сможет быть жестоким. Теперь прошлое не имело значения, невозможно было в чем-либо обвинять эту женщину. Она и так получила сполна.
— Ты видел его? — Мэри попыталась приподняться, но тут же с тяжелым вздохом опустилась обратно на подушку. — Расскажи, как наш мальчик?
— Очень красивый, веселый… — Дэвид с трудом подбирал слова. — Он показался мне счастливым.
— Надеюсь, что это так. Господи, ну почему я это сделала? Почему? — Мэри разрыдалась, захлебываясь слезами и всхлипывая. — Ты должен позаботиться о нем.
— Но как? Я растерял все знакомства в Лос-Анджелесе. Не могу же я просто явиться в тот дом…
— Позвони Джонни! Помнишь Джонни Келгута? Он поможет. — Хрипловатый шепот звучал все тише. — Это ведь и твой сын…
— Вам лучше уйти сейчас.
Дэвид не заметил, как медсестра появилась в палате. Она склонилась над Мэри, поправляя сбившуюся простыню. Потом едва заметно кивнула головой в сторону коридора. Дэвид вышел, не оборачиваясь, но звук голоса Мэри преследовал его неотступно.
— Не стоило ее так волновать. — Медсестра осторожно прикрыла за собой дверь. — Она и без того очень слаба.
— Неужели нет никакой надежды?
— Сожалею, мистер…
— Колбери, Дэвид Колбери. Я… Я бывший муж Мэри.
— Она умирает, мистер Колбери. — Медсестра говорила негромко и участливо. — Возможно, если бы она показалась врачу раньше, еще можно было бы что-то сделать. Но сейчас уже слишком поздно… Лейкемия в последней стадии не поддается лечению.
Дэвид только молча кивнул. Выйдя из больницы, он сел в машину и поехал в отель, где утром снял номер. Бессвязные мысли проносились в голове, сердце учащенно билось. Ему хотелось одного — закрыть
