охватило неприятное чувство, что она была права.
Тем временем, как частенько случалось, вокруг Виктора закипал скандал. Он так обхватил талию Лилиан, что его рука, казалось, вот-вот столкнется сама с собой. Когда партнерша по танцу попыталась хоть немного отодвинуться, он в своей привычной манере попытался накрыть ладонью ее ягодицу.
Виктор не впервые, находясь под влиянием алкоголя, позволял своим основным инстинктам брать верх над разумом, но Тим впервые с такой яростью отреагировал на увиденное. Всего минуту он сидел, с мрачным удовлетворением наблюдая за этой сценой, а в следующую уже вскочил, с грохотом отбросив стул в сторону.
Музыка как по команде стихла. Тим с опозданием представил, как выглядит со стороны: красное лицо, сжатые кулаки, дергающаяся щека.
Подошел главный официант и шепотом спросил:
— Все в порядке, босс?
— Все отлично, — проскрежетал он, давясь от злости. — Просто отлично.
Лилиан вернулась к столу и скользнула на свой стул, лишь мельком взглянув на него. Но он заметил приподнятые брови и едва заметное движение плеча. Она словно хотела сказать: не вини меня за то, что видел, я ведь не просила, чтобы меня так лапали.
Но Виктор, отлично понимавший, когда следует подобрать когти, избегал его взгляда, сделав вид, что увлеченно беседует со Стеф, которой льстило это внимание.
Как это характерно для него — прятаться за беззащитным ребенком! — подумал Тим, которому безумно хотелось схватить лоботряса за шкирку и сунуть головой в сугроб. Но он и без того уже свалял дурака, а Виктор не стоил подобного позора.
Поправив волосы и задравшиеся манжеты, он поднял упавший стул и, по-прежнему чувствуя себя объектом пристального внимания окружающих, подошел к Лилиан и спросил:
— Не хотите ли потанцевать?
Она взглянула на него как на сумасшедшего округлившимися, недоверчивыми серыми глазами.
— Вы приглашаете меня танцевать?
Не заставляй меня жалеть об этом приглашении, свирепо подумал он. Но ярость сменилась теплой, приятной волной, окатившей сердце, когда Лилиан в ответ на его кивок поднялась с места, прошелестев шелковым платьем, и подала ему руку.
Тим осторожно обхватил ее — осторожно, поскольку не знал, как определить чувства, которые пробуждала в нем Лилиан. Она была всего лишь женщиной, довольно красивой, но не потрясающе красивой… Если не считать огромных серых глаз с длинными черными ресницами, отесывающими нежные тени на скулы, и светящегося, словно дорогой фарфор, лица, и белокурых волос, зачесанных так высоко, что во время танца они касались его подбородка, и сочных губ. Если не принимать во внимание стройного тела…
Он вдохнул аромат ее волос, покрепче обвил тонкую талию, почувствовал прикосновение ее груди… И его охватило неудержимое желание. Проклятье, она прекрасна, а он ничуть не лучше Виктора!
Слегка отстранившись, Тим судорожно подыскивал какие-нибудь мудрые, остроумные слова. И не нашел ничего лучше, чем сказать:
— Вы очень равнодушны.
— Я очень удивлена, Тимоти.
— Чем?
— Тем, что вы пригласили меня танцевать. Я думала, вы на меня злитесь.
— Не на вас, — сказал он, снова придвигаясь ближе к Лилиан, чтобы не смотреть в глаза, лишавшие его покоя. — На своего брата. Порой он бывает немного… легкомысленным. Впрочем, это ничуть не оправдывает те вольности, которые Виктор позволил себе с вами. Конечно, если вы не поощряли его.
— Конечно нет, — сказала она, поудобнее устраиваясь в его объятиях. Если она так же прижималась и к Виктору, то нет ничего удивительного в том, что он дал волю рукам независимо от степени опьянения. — Говоря, что вы злитесь, я имела в виду не это, а Стефани. Я надеялась, что вам понравится, как она выглядит, Ти-и-моти.
Словно пропела она последнее слово с явной целью смягчить его. Но нет, он не позволит ребе поддаться на эти уловки! Хорош же он будет, если купится только на то, как произносят его имя.
— Мне понравилось — проговорил он, с удивлением оглядываясь, словно в поисках постороннего, произнесшего эти слова, так как сам собирался сказать совсем другое. Но вместо того, чтобы исправить оплошность, только усугубил её. — И если я показался вам неблагодарным, прошу меня извинить. Это лишь потому, что я был слишком ошеломлен перевоплощением Стеф. Я даже не подозревал, что она уже так выросла?
— Иногда, — сказала Лилиан, — физические изменения в детях происходят слишком быстро и могут застать врасплох.
При чем здесь дети! Его застали врасплох физические изменения, которые она произвела в нем самом, и если бы сейчас Лилиан отошла, Тим опозорился бы вторично!
Он сглотнул и попытался отогнать мысли и образы, теснившиеся в его голове, так как все они касались того, что он хотел бы делать с этой женщиной. Зазвучала его любимая мелодия, официанты погасили в столовой все огни, кроме тех, что горели на елке. Комната погрузилась в мерцающую полутьму, и Тима охватил внезапный приступ тоски.
Он скучает по Морин, вот и все. Это повторяется каждый год в одно и то же время — без предупреждения нападает острое, горькое сожаление о том, чего они лишились с ее смертью: Стеф — матери, дом — заботливой женской руки, а он — жены, без которой так одиноко бывает ночью в постели, рассчитанной на двоих.
— Как случилось, что вы приехали сюда одна? — резко спросил он, отодвигаясь, чтобы видеть ее полуотвернутое лицо. Сообразив, что она может воспринять вопрос как заигрывание, Тим поспешил добавить: — Я хотел сказать — все остальные с кем-нибудь, ведь сейчас Рождество, и…
— Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказала Лилиан. — Вас интересует, одинока ли я. Да, особенно в Рождество. В течение всего остального года тоже, потому что в этом лучшем из миров Бог, по моему глубокому убеждению, создал каждую женщину в пару одному мужчине. Но… — Она слегка пожала плечами и склонила голову набок, — я лучше останусь одна, чем свяжу себя с человеком, которого не люблю и который не сможет полюбить меня. Я слишком часто видела, как несчастливы такие союзы.
Ее откровенность, лишенная даже тени жалости к себе, разоружила Тима и расположила его к Лилиан.
— А ваши родители были счастливы в браке?
Она замерла и отодвинулась.
— Нет! — отрезала Лилиан, мгновенно разрушив хрупкую близость, которая установилась было между ними.
Тем лучше, сказал себе Тим. Он не был монахом. Как и у любого нормального мужчины, у него были потребности, и иногда он их удовлетворял, но довольно редко, и никогда с отдыхающими на курорте. В Кордове жила одна женщина — Шелли, медсестра. Он встречался с ней, когда приходилось отвозить в местную клинику кого-нибудь из обслуживающего персонала. Хорошая женщина, незамужняя, без комплексов и нетребовательная. Она относилась к нему очень тепло, однако ее не угнетало то, что время его было ограничено всего несколькими часами. Вопрос о браке никогда не возникал, да это было и невозможно. Потому что в душе он по-прежнему был предан Морин.
И теперь ему не мешало бы помнить об этом. То, что он предается сексуальным фантазиям о женщине, временно живущей за соседней дверью, можно объяснить скорее влечением, нежели влюбленностью. Это сразу поставило все на свои места.
— Мало того, что я пренебрегаю остальными гостями, так еще и монополизировал вас, отлично зная, что любой мужчина здесь отдал бы руку на отсечение, чтобы потанцевать с вами, — сказал он, в танце подводя Лилиан к их столику и мечтая успеть оторваться от нее, пока все доводы рассудка не рассеялась как дым. — Прошу меня извинить.
Лилиан потрясенно смотрела ему вслед. До чего же непредсказуемый человек! Такой приятный в один момент, и такой отчужденный — в следующий. А все дело в том, что он боится близости — как
