глубокие шрамы. С симпатией разглядывая смущенную маленькую гостью, она сказала:
— Почему бы тебе, не найти какую-нибудь музыку, пока я приготовлю перекусить? Выбери что тебе нравится, хорошо?
— Хорошо, — ухватилась Стефани за возможность быть полезной.
В число кухонных приспособлений, о которых говорил Тимоти Эванс, входили винный бар с холодильником, компактная электроплита, кофеварка и маленькая раковина. На сушилке стояли бокалы и чашки, а в шкафчике рядом с холодильником хранились запасы кофе, шоколада, орехов и прочих разностей.
— Для шампань еще слишком рано, — сказала она, исследуя содержимое холодильника, — но мы можем отметить наше знакомство клюквенным коктейлем, да?
Стефани оторвала взгляд от пластинок, которые перебирала, и хихикнула.
— Вы смешно говорите. Шампань… Здесь это просто старое доброе шампанское.
— Ну, ведь я француженка, поэтому кое-что произношу немного иначе, но я попросила бы тебя исправлять мои ошибки. — Тем временем Лилиан наполнила хрустальные бокалы искрящимся клюквенным соком, поставила их на маленький серебряный поднос рядом с блюдцем орехов и, отнеся все это к камину, подала девочке бокал. — Что ж, за приятные дни, предстоящие нам с моей новой подругой Стефани. Веселого Рождества, моя дорогая!
— Не думаю, что у вас останется время на меня, когда начнется праздничная программа.
— Хочешь сказать, что для молодых леди в Пайн Лодж праздников не устраивают? Не попоешь, не потанцуешь, не наденешь красивую обновку?
— Ну, для детей будет Санта-Клаус — это Рил и с подушкой, засунутой под ремень. — Девочка задумчиво смотрела в свой бокал. — Я перестала верить в Санта-Клауса после смерти мамы и теперь почти ненавижу Рождество, потому что оно заставляет меня чувствовать себя ужасно одинокой. Я лучше проведу его со своими собаками.
Сердце Лилиан сжалось. Даже смерть безалаберной, равнодушной матери — большая потеря для ребенка, как ей хорошо было известно. А когда мать окружает дочь любовью, как это наверняка было со Стефани, насколько острее должна ощущаться утрата!
— Сейчас все будет иначе, обещаю тебе. В этом году мы будем веселиться. — Она взяла у девочки бокал и поставила ее на ноги. — Ну-ка сбрасывай ботинки, давай танцевать!
После мгновенного колебания Стефани покраснела от удовольствия и уголки ее рта, поначалу печально опущенные, приподнялись в улыбке. А глаза стали похожи на сапфировые звезды — в них сиял восторг, который способны испытывать только дети.
Сердце Лилиан снова сжалось от переполнявших ее чувств. Как мало надо для того, чтобы порадовать эту девочку, и как самой ей хотелось бы иметь вот такую дочь! Она бы немного баловала ее, и очень любила, и проводила с ней неповторимые минуты, восполняя то, чего лишена была сама.
Но все это пока лишь пустые мечты. Случайные связи, бездумные соития, которые приносят в мир нежеланных детей, не для нее. Прежде всего у нее должен быть муж, а также любовь — достаточно сильная для того, чтобы желать продлиться всю жизнь в детях.
Сморгнув непрошеную слезу, она взяла Стефани за руки.
— Пойдем, дорогая. Нельзя позволять музыке играть впустую.
Они уже дважды проскакали из конца в конец комнаты, порой спотыкаясь и неудержимо хохоча, когда неожиданный стук в дверь заставил их резко остановиться. Лилиан улыбнулась.
— Ну, что я тебе говорила? Наше веселье не прошло незамеченным, и кто-то уже хочет присоединиться. Сделай музыку немного потише и допей своей коктейль, а я посмотрю, кому так не терпится войти.
Не терпелось Тимоти Эвансу, с его неизменно хмурым видом. Неужели он и спит так, подумала Лилиан, с поджатыми губами и сведенными над переносицей красивыми бровями?
Решив не обращать внимания на его явно дурное настроение, она прощебетала:
— Очень рада видеть вас снова, мистер Эванс. Может быть, войдете?
— Это не светский визит, мисс Моро.
— Тем не менее здесь слишком холодно, чтобы разговаривать через порог. — Она открыла дверь пошире и сделала приглашающий жест. — Какое бы дело ни привело вас ко мне, не могли бы мы, по крайней мере, обсудить его в тепле?
— Если вам не нравится холод, — проговорил он, входя в гостиную, — почему вы решили провести Рождество в этих краях? Вы же знали, что здесь не тропики.
— О да, — воскликнула она, с трудом сохраняя хорошее расположение духа, — даже я это знаю. Но уверена, вы пришли не затем, чтобы давать мне уроки географии. Так чем я могу быть вам полезна? Неужели решили, что мне нельзя жить в этом номере?
— У-у-у! — Возглас Стефани не предвещал ничего хорошего.
Эванс устремил взгляд удивительно синих глаз на девочку. И в этот момент Лилиан заметила, до чего похожи эти двое упрямыми очертаниями губ.
— Я пришел, чтобы забрать свою дочь, — сказал он, окидывая комнату взглядом, который не упустил ничего — ни разбросанных ботинок, ни двух винных бокалов с рубиновым содержимым. — Ей не следовало беспокоить вас и напрашиваться в гости.
— Она вовсе не напрашивалась, уверяю вас, — твердо сказала Лилиан. — Я сама пригласила Стефани, и мы обе были бы очень рады, если бы и вы присоединились к нам.
— Нет, благодарю вас. — Он повернулся, чтобы уйти, и бросил через плечо: — Надевай ботинки и пойдем, Стеф. Мне нужно быть в главном корпусе через полчаса.
Он вышел из номера и зашагал по веранде, яростно скрипя снегом. Некоторое время спустя дверь на его половину с шумом захлопнулась. Ужасный человек! Что же касается его дочери, то все ее оживление как рукой сняло — личико страдальчески сморщилось, уголки рта снова опустились — и она покорно побрела за ним следом.
Ничего удивительного! Проводить большую часть времени в компании двух собак — не лучший образ жизни для ребенка.
— Ладно, малышка, теперь, когда я твоя соседка, все будет иначе, — бормотала Лилиан себе под нос, убирая остатки их празднества. — К концу Рождества я успею тебе надоесть, и ты будешь провожать меня с радостью.
Но она знала, что это не так. Девочка жаждала к кому-нибудь привязаться, мечтала о надежных любящих объятиях. Как и я, подумала Лилиан. Потребность чувствовать себя любимой не проходит никогда, но не мне говорить тебе об этом, солнышко. Увы, тебе придется самой догадаться и очень скоро.
Блаженное вечернее времяпрепровождение после дня на лыжах было в полном разгаре, когда Тимоти вошел в общую гостиную. Если этот ровный умиротворенный шум чего-нибудь да значит, то общение наладилось. Само по себе это было хорошим признаком, поскольку Тимоти по опыту знал, что удачная развлекательная программа — главный способ поддержать марку курорта. Но сцена, которая произошла сейчас между ним и Стефани, отбила у него всякую охоту присоединиться к веселью. А когда взгляд упал на причину семейной стычки, настроение Тимоти окончательно испортилось.
Лилиан Моро, вырядившаяся в сногсшибательное короткое платье, пристроилась в дальнем конце стойки бара. Сшитое из чего-то черного и блестящего, на тонких бретельках, оно оставляло так мало места воображению, что казалось почти неприличным.
Она подобрала волосы вверх, выставив на обозрение длинную изящную шею, а утыканные бриллиантами кольца в ее ушах покачивались, словно метрономы, всякий раз, когда она поворачивала голову. Делала же она это часто, глупо хлопая ресницами при любых знаках внимания, оказываемых всеми окружавшими ее мужчинами. Даже Рили, как дурак, пялился на нее со своего места у бара, где сидел, держа перед носом стакан горячего пунша.
— Продолжай в том же духе, — мрачно посоветовал Тимоти.
— Вот это женщина, сынок, — прорычал Рили, не сводя с нее взгляда. — Нет, какая женщина!
Тим снова искоса взглянул туда, где Лилиан продолжала оставаться в центре внимания, жестикулируя рукой с бриллиантовым браслетом на тонком запястье.
