Рождение Юпитера

отъявленные мерзавцы так не поступают…

А может, безымянным известен способ напакостить Сопряжению, а самим остаться невредимыми?

Бессмыслица! Солнце скоро, очень скоро рассудит и правых, и виноватых. Звезде нет никакого дела до возни людишек и их козней.

Да и не существует такого изощренного оружия, чтобы нанести единовременный урон человечеству, расселившемуся на десятках планетоидов! Шелли захотел сказать об этом Капитану, но… осекся.

На Плутонии он собственными глазами видел газовую машину, способную разогнать или затормозить вращение целой планеты (планетоида, если быть точным). Кто бы мог подумать, что в пространстве Сопряжения возможно отыскать подобный артефакт? А сколько еще таких скрыты под тысячелетними наслоениями льда?

Да и сам регресс (мерзкое словечко!) не обязательно случится в один момент. Вполне возможен… такой себе апокалипсис продолжительностью в несколько веков.

Капитан зашипел. Волосы на голове Шелли встали дыбом, – настолько наэлектризованной стала атмосфера.

– Выпадет случай, побывай на Ганомайде (?), – посоветовал Капитан. – Если тебе так необходимы доказательства, то ты их обнаружишь в руинах табулария Старой Столицы.

– Выпадет случай… – с горечью повторил Шелли. – Я лечу на Титан, чтобы вступить в Партию. Если выпадет случай, и я останусь в живых. Тогда – да. Я непременно воспользуюсь их советом. Только не думаю, что от него будет прок. Ганомайд деформирован воздействием Солнца и давно покинут людьми. Старая Столица законсервирована, и попасть под ее купол невозможно без санкции Пермидиона. Кроме того, говорят, в ближайшие дни окрестности Юпитерекса и вовсе закроют для гражданских кораблей. Вплоть до отключения сегмента магистрали!

– Отправляйся с ними к звездам! – пророкотала плазменная сфера. – И тебе больше не будет страшна Партия, а равно что-либо другое в этой Вселенной. Скажи лишь: позволяю!

– Никак нет, Капитан! – отрезал Шелли.

– Разве ты не желаешь увидеть чужие звезды вблизи? Побывать там, где можно жить без биосферных куполов, под открытым небом? Скажи – позволяю! И только!

Шелли закусил губу.

Искушение было велико. Он вспомнил свои полеты вне эклиптики: когда острый нос «Золотого Сокола» смотрел в сторону таких близких, но таких недосягаемых звезд. Сказать одно слово и избежать смутной судьбы приговоренного к Партии. Слово – всего лишь слово! – и прикоснуться к тайнам Вселенной. Прикоснуться голыми руками. А цена?..

– Они намерены забрать меня навсегда? – спросил Шелли, ощущая, как пересохший язык царапает нёбо.

– Как пожелаешь, молодой Шелли. Пройдет время, и ты сможешь вернуться в ту точку околосолнечного пространства, какую назовешь им.

Шелли прижал ладони к вискам.

– Они могут дать гарантии, что свойства физического тела – моего физического тела – не изменятся, согласись я отправиться в путешествие со «Странником»? Что, вернувшись в Сопряжение, я останусь самим собой?

– Стань их спутником, и ты увидишь то, что никогда не увидеть людям. Двойная планета – две сферы, обращающиеся вокруг общего центра масс. Планета, лишившаяся в результате чудовищной катастрофы полушария, однако не утратившая пригодной для дыхания атмосферы. Хочешь посмотреть на инопланетные формы жизни? На живые кремниевые кристаллы, поющие друг другу песни посредством радиоволн? На миры, населенные самыми причудливыми с человеческой точки зрения существами…

«…никогда не увидеть людям».

Это «никогда» отрезвило Шелли. И снова в торопливых словах Капитана он уловил отзвук грозящей ему беды. Да, он мечтал о звездах. Мечтал, что «Золотой Сокол» засияет у чужих планет. У тех самых планет, на которых можно жить под открытым небом. Мечтал, что следом за «Рурком» в чужое пространство ворвутся сотни и тысячи кораблей людей. Мечтал, что спасется старый Юлиус, что покинут систему Солнца отец и мать, бедолага Брут и несносная Климентина, даже жирный клеветник Огр Мейда, и он пусть живет себе в новом мире – быть может, открытое небо изменит недостойного в лучшую сторону.

Но то, что предлагает Капитан… Какой прок от звезд, если, выбрав их, он приговорит себя к одиночеству? К космическому вселенскому одиночеству?

Человечество погибнет, когда Солнце из-за непрерывного расширения разрушит само себя. А он будет метаться от звезды к звезде, от галактики к галактике, от квазара к квазару – одинокий, вечный и утративший рассудок.

– Я отказываюсь, – сказал Шелли маленькому солнцу, висящему перед его лицом. – Пусть человеческое останется с человеком.

– Ты погибнешь, – констатировал Капитан.

– Ты… они не могут знать будущее.

– Они существуют слишком долго, им не нужно обладать сверхъестественными способностями, чтобы предугадать судьбу потерявшего голову мальчишки.

– Судьба одного мальчишки – метания фотона в солнечном ядре, они слишком хаотичны, чтобы быть кем-то или чем-то предугаданными.

– Иди с ними. Они будут любить тебя.

– Отпустите меня, кем бы они ни были. Верните на «Сфинкс».

– Ты рожден покорять звезды.

– Я рожден человеком.

Беспокойная поверхность шаровой молнии вдруг застыла, Шелли отчетливо увидел каждую структуру, каждую деталь повернутого к нему полушария. Затем сфера исчезла – была и нет! – и лишь ток воздуха, да еще мгновенно образовавшаяся пылевая воронка выдали, что на месте погасшего Капитана осталась невидимая глазом, но необыкновенно тяжелая сингулярность.

Шелли почувствовал, что его засасывает в гравитационный центр вместе с пылью и воздухом.

«Что они делают? Неужели это и есть вход в гиперпространство?» – запаниковал он.

Прижал колени к груди, обхватил руками голову… но гравитационная аномалия канула в пространственно-временной прорве, прежде чем ее коснулся хотя бы волосок с горячей головы благородного. Капитан исчез, вместе с ним развеялся его мрачный корабль.

Шелли остался в темноте. Он лежал на палубе «Сфинкса», уткнувшись лицом в пахнущую пылью ковровую дорожку.

7

Климентина пришла в себя под вой сирен. Было страшно и странно слышать эти звуки внутри разоренного купола безжизненной станции. Лишенный эмоций голос автоматической системы настойчиво предлагал несуществующему экипажу «приступить к немедленной эвакуации», занять место в спасательных ботах и убраться пока не поздно на другой край системы. Климентина бессмысленно повела головой, – она опять не могла понять, где находится. Да и не очень того хотела; она просто лежала не шевелясь, с закрытыми глазами. Она ждала и надеялась, что боль уйдет из тела, что она вновь станет легкой и сильной, что к ее мыслям вернется ясность, а зрение обретет фокус.

Но боль уходить не собиралась. Ленивыми волнами боль лизала ей ноги, ощупывала ребра и шею, а иногда – накрывала с головой. Тогда Климентина уплывала, поддаваясь течению, в серую дымку беспамятства.