человеческих ног ступеням на поверхность Марса. Купелин что-то подсчитал, беззвучно шевеля губами, и потом заявил, что мы находимся в двадцати милях к северо-востоку от лагеря людоедов.
Было тепло — словно в погожий день бабьего лета. Маленькое красное солнце висело в зените. Вокруг нас шумели ветвями деревья. Высокие деревья негустого леса, протянувшегося вдоль северного берега канала.
Мы стояли, очарованные местом.
— Это никакая не пустошь… — обронил Северский. — Что-то вы, следопыты, перемудрили.
Ветер сдувал с крон листву бронзового цвета; листья медленно падали на землю, вращаясь в воздухе: сотни маленьких, изящных спиралек. Между ветвей, покрытых блестящей корой, порхали крошечные существа, как две капли воды похожие на земных колибри. Птички (или насекомые?) переговаривались друг с другом, издавая отрывистые трели. Шелестела вода — рядом, скорее всего, пробегал ручей или даже речушка.
Оазис!
Я почувствовал на глазах влагу.
Здесь было так мирно, так спокойно. Казалось, все ужасы, которые нам довелось пережить, случились в другом мире, за десять тысяч световых лет от этого сказочного места. Казалось, мы проснулись, и кошмарный сон, во власти которого находились целый месяц, наконец-то закончился. А грядущая война страшна не сильнее, чем далекая гроза за горизонтом.
— Не терять бдительности, моряки! — приказал Купелин тихим голосом. — Кто знает, что водится в здешних лесах… Едва ли пушистые кролики.
Мы растянулись цепью и двинулись через заросли кустарника пьяной ягоды на шум воды. За облепленными белесыми лишайниками валунами действительно оказалась речушка…
Часть третья
Вымпел над пустыней
1
Я лежал на вершине холма, упираясь локтями в подстилку из охряного мха, и рассматривал в бинокль наш броненосец. «Кречет» ждал возвращения команды: над стальной крепостью, заброшенной злой волей «хозяев» в пойму давно пересохшей марсианской реки, трепетали обрывки флагов. Скалистые берега подпирали корабль с обеих сторон, поэтому он стоял ровно и даже можно сказать — гордо приосанившись.
До «Кречета» — рукой подать. Добрались, братцы мои! Добрались, дорогие!
Рядом посапывал отец Савватий. Солнышко нагрело ему спину, и священник не преминул задремать. Горе-разведчик… И чего, спрашивается, его понесло с нами? Гаврила лежал на боку и терпеливо ждал, когда я передам бинокль. Северский напротив — грыз ногти, точно школяр; он постоянно ерзал и ругался шепотом. Как так можно? Право, слов у меня не находилось. Боевой офицер, а выдержки — ни на грош…
Впрочем, мы давно уж не те, что раньше. Марс, этот злобный божок из седой древности, расплавил нас в своем горне и отлил заново. Отлил такими, какими хотел видеть. Кого-то он надломил, а кого-то закалил. Кого-то сделал благороднее и самоотверженнее, а кого-то — случилось и такое — подлее и низменнее.
Мы изменились. Все до одного.
«Кречет», надо сказать, звал нас. Манил, как манит путника долгожданный оазис. Хотелось наплевать на осторожность, встать в полный рост, а затем броситься сломя голову к крепости, сулящей безопасность и… Господи! Нас ждут полные трюмы провизии! И воды должно быть вдоволь! И табака, и лекарств, и оружия! А Северский тут еще подзуживает, аки змий-искуситель:
— Ха! Развалились! Тюлени на лежбище! Что на той горке битый час торчали, что на этой. Да никто не охраняет корабль! «Дельфин» охранялся? Нет? Так чего ради «хозяева» станут расставлять посты вокруг «Кречета»? Чтобы сцапать нас? Как бы не так, господа! Много о себе мните! Если бы они собирались это сделать — наслали бы летунов… Да-да, тогда бы и наслали, когда мы тащились через пустошь неделю кряду…
Северский отчасти был прав. «Хозяева» не напоминали о себе приблизительно две недели. Мы беспрепятственно пересекли лесистые взгорья, свободно одолели около двух сотен верст по открытой местности.
Меня до сих пор бросает в дрожь, когда я думаю о том, какими мы были уязвимыми на пути через гладкую, как застеленный скатертью стол, равнину. Скорее всего, «хозяевам» оказалось просто не до нас. Спрашивается: какого черта тратить время и силы на кучку бунтарей, которым, как ни крути, суждено сдохнуть на чужбине? Убедившись, что мы удаляемся от канала и что сбивать с пути истинного других рабов не собираемся, «хозяева» махнули на нас рукой… точнее, лапой.
Жалкие бестии! Они озабочены предстоящим прибытием конкурентов, они катастрофически не успевают замести следы!
— Давайте сделаем так, — не унимался Северский, — я осторожно проберусь к «Кречету», а вы смотрите в оба глаза и прикрывайте меня. Если за камнями что-то и прячется — цилиндр или какая другая сволочь, она, держу пари, себя непременно выдаст. Чего терять зря время? Ну, я пошел…
— Куда?! — зашипел я. — Лежать! — Тьфу ты, каналья! Павел… — открыл было рот Северский.
— Георгий, мы ведь договорились в лагере, что отрядом командую я. Вам разрешили присоединиться к разведчикам только с условием четкого соблюдения субординации! — пришлось напомнить «горячей голове». — Вы дали слово, что станете вести себя тише воды и ниже травы, Георгий!
Северский скривился, точно хватил стакан уксуса.
— Теперь я не сомневаюсь, господин Пилюля, что вы выбрали не ту профессию. Если ваша тяга командовать оловянными солдатиками столь сильна, нужно было поступать в юнкерское училище… а не резать в прозекторских мертвякам уши.
— Вопрос не в том, кого к чему тянет. Вопрос в том, что кто-то опять норовит перетянуть одеяло на себя, — возразил я Северскому. — К тому же я отнюдь не господин Пилюля. Я скорее — господин Ланцет. И сохрани вас Бог, Георгий, познакомиться с этой моей ипостасью.
Северский захихикал. Гаденько так, тоненько… Я не выдержал и выругался. Гаврила, оценив мою тираду, одобрительно покачал косматой головой. А Северский поморщился и обхватил впалый живот руками. Уж не знаю, действительно ли у него случился колик (что может быть, учитывая, чем нам приходилось питаться) или же офицер продолжал валять дурака.
— Двинули тогда обратно, — предложил он наконец самым серьезным тоном. — Вернемся в лагерь. Галина наверняка лягушек нажарила. Поедим на сон грядущий, желудки утешим. До корабля мы доползли, а большего никто не требовал — в этом вы абсолютно правы.
Я молча передал боцману бинокль. Гаврила принялся изучать вылизанное водой скалистое русло, лысые горбы островков, их ступенчатые склоны. Вот так по двести раз мы перепроверяли каждый валун, каждую рытвину, прежде чем двинуться дальше. Мне бы не хотелось привести пятьдесят восемь человек в ловушку тогда, когда все полагают, что путешествие подошло к концу.
А русло марсианской реки — это критский лабиринт. Сам черт ногу сломит! Скалы торчат частоколом; протоки пересекаются с затоками, они ветвятся, точно молнии. И еще здесь случаются туманы. Дважды я был свидетелем того, как на рассвете русло наполняется белесой мглой, и местность преображается. В клубящейся мути растворяются очертания островков и скал, туман поглощает солнечный свет, глушит любые звуки. Словно не туман это вовсе, а призрак протекавших когда-то по руслу потоков.
Поэтому мы назвали мертвую реку Стиксом. Стикс… убежище для пришельцев из пустошей Ржавого
