Мертвая тишина. Казалось, человек на другом конце провода затаил дыхание, хотя на самом деле боялась вздохнуть сама Лиска.
Затем послышался шепот, от которого у нее на затылке зашевелились волосы:
— Не будите спящую собаку!
Глава 25
Фотографии лежат на узком рабочем столе. За исключением конуса желтого света, который отбрасывает на них настольная лампа, комната погружена во мрак.
Аккуратный ряд снимков, запечатлевших разрушение жизни, — потоки крови, расплющенные кости… Доказательство хрупкости человеческого тела — абстрактное, жалкое и полученное слишком легко.
Казнь — необходимое зло, и все же оно должно стать невозможным. Аргументы должны быть настолько сильными, чтобы сделать казнь невозможной раз и навсегда.
Казнь…
Это слово вызывает целый поток эмоций. Сожаление, отвращение, облегчение, возбуждение… И страх. Страх перед происшедшим — перед вспышкой возбуждения в последний момент. Страх перед тем, что нечто одушевленное, цивилизованное, уязвимое можно уничтожить так легко.
Впрочем, в этом и состоит задача — вызвать страх перед насильственным прерыванием человеческой жизни. Но в таком случае сон должен приходить легко, а он не приходит вовсе…
Глава 26
“Вскрытие — неподходящая процедура для того, чтобы начинать с нее день”.
Эта мысль вертелась в голове Ковача, когда он усаживался за стол в их каморке, держа в руке чашку кофе. Лиски нигде не было видно. В офисе царила тишина. Ковач радовался, что ему удалось проскользнуть более-менее незаметно: он нуждался в нескольких минутах одиночества, чтобы как следует подумать. Вынув из кармана снимки, сделанные на месте гибели Майка Фэллона, он разложил их поверх бумаг, которыми пренебрегал последние несколько дней.
Конечно, можно назвать это самоубийством и забыть о нем, как только придет заключение медэксперта, если бы не смутное и неопределенное ощущение тревоги. А также тот факт, что Нил Фэллон, словно испорченная луковица, начинает демонстрировать все больше и больше гнилых слоев…
Ковач скользил взглядом по фотографиям, в поисках чего-то упущенного, надеясь при этом, что он ничего не обнаружит. Вывод, что Железный Майк решил покончить счеты с жизнью, был явно предпочтительнее альтернативной версии.
Сейчас фотографии почти что казались ему произведениями абстрактного искусства, а не изображениями человека, которого он знал двадцать лет. Было куда легче смотреть на них, чем на то, как этого человека разрезают вдоль и поперек.
Мэгги Стоун, медицинский эксперт округа Хеннепин, лично производила вскрытие. Несмотря на эксцентричную привычку носить пистолет-авторучку и каждые полгода менять цвет волос, Стоун была лучшим специалистом, и на ее мнение можно было полагаться без колебаний. Ковач знал Мэгги много лет и мог обратиться к ней с просьбой присутствовать на вскрытии тела старого друга. Стоун и глазом не моргнула: человека, чьей профессией было извлекать у мертвецов внутренние органы, ничего не могло потрясти.
В результате Ковач провел утро в прозекторской, наблюдая, как Стоун и ее ассистент Ларе двигаются вокруг отполированного до блеска стального стола, делая свое дело.
Появившаяся в каморке Лиска выглядела мрачной — в ее лице не было ни кровинки, хотя на улице стоял трескучий мороз. Она молча положила сумку в ящик и сняла пальто.
— Как твой стукач?
— Похоже, выживет. Я только что из больницы.
— Он в сознании?
— Нет. Но он не свернулся калачиком, как утробный плод, поэтому врачи надеются, что мозг серьезно не пострадал. Кости срастутся, а то, что он на всю жизнь останется уродом, — всего лишь мелкое неудобство, — с иронической усмешкой добавила Лиска.
— Это не твоя вина, Динь.
— Знаю. Но видеть его снова… — Она тяжело вздохнула. — Если бы я только поспела туда вовремя!
— Если ты будешь себя терзать, это ничего не изменит. Он действовал по своей воле, а ты сделала все, что могла.
Лиска кивнула:
— Да. Это нелегко, но я справлюсь.
— Не сомневаюсь. И если я тебе понадоблюсь, можешь на меня рассчитывать.
Она посмотрела на него, в ее глазах блестели слезы.
— Спасибо.
— Партнеры должны поддерживать друг друга.
Лиска притворно нахмурилась.
— Не заставляй меня плакать, Ковач, а то я сделаю тебе больно.
— Осторожнее, — предупредил он. — Мне может это понравиться — я ведь одинокий мужчина. — Помолчав, он спросил: — Ты уже доложила начальству?
— Пока нет, но придется, — поморщилась Лиска. — Ибсен был моим информатором, я оказалась на месте преступления… Кроме того, мне позвонили с предложением бросить это дело.
— Будь это случайное нападение, тебе не стали бы звонить.
— Пожалуй. Теперь у меня есть достаточно фактов, чтобы обратиться в БВД и получить доступ к документам по делу Кертиса. Стал бы кто-нибудь предупреждать меня насчет закрытого дела, если бы не было веских оснований открыть его заново?
— А что Огден и Рубел? У них есть алиби?
Лиска с презрением отмахнулась:
— Алиби! Они играли в пул в полуподвале дома Рубела. И знаешь, кто был с ними? Кэл Спрингер!
— Весьма кстати.
— Кэл бы подтвердил, что эта парочка во время нападения на Ибсена была на Луне. Должно быть, у них есть фотография, где он трахает козу, — с отвращением сказала Лиска. — Дело Ибсена поручено Касл-тону. Он и начальник смены согласны на мое участие, если Леонард не станет возражать.
— Леонард надерет тебе задницу за то, что ты копаешься в делах БВД.
Лиска пожала плечами:
— Что я могла сделать, если парень сам захотел поговорить со мной? Насколько мне известно, все остальные дали ему от ворот поворот. Никто не пожелал выслушивать его теории заговора по поводу СПИДа.
— А кто болен СПИДом?
— Эрик Кертис был ВИЧ-инфицирован. Это кое-что меняет, верно? Какой гомофоб станет забивать до смерти гея, рискуя вступить в контакт с зараженной кровью?
Ковач нахмурился, вспоминая свой разговор с человеком, осужденным за убийство Кертиса.
— Все утверждают, что это сделал Верма.
— Если так, то кто же меня предупреждал? Ведь Верма в тюрьме.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Потом Ковач повернулся на вращающемся стуле:
— Я ставлю на Огдена.
— Я тоже.
— Только будь осторожна.
— Как прошло вскрытие Майка?
— Никаких особых откровений. Под ногтями ничего, кроме грязи. На тыльной стороне кистей рук есть синяки, но это не обязательно следы борьбы. К то же мы знаем, что он недавно упал. Да и Стоун не может поклясться, что это ушибы — посинение кожи на руках могло быть вызвано положением тела.
— А как насчет следов пороха?
— Имеются на обеих руках. Конечно, не исключено, что кто-то заставил его засунуть револьвер себе в
