здании, здесь все было серым — ковер, стены, обивка прямоугольной мебели. Стены покрывали фотографии великого человека в компании местных знаменитостей и кинозвезд, принимающего похвалы и награды за бескорыстные услуги, оказанные им обществу. Было ясно, что для человека, никогда не попадавшего в объективы камер, Эйс Уайетт не пошевелил бы и пальцем. В том числе и для Эвелин Торн.
Ковач фыркнул и покачал головой. Из-за двери в кабинет Уайетта слышались голоса. Обрывки фраз звучали то громче, то тише.
— Ты прекрасно знаешь, что огласка недопустима, Гэвин…
— Ситуацию можно разрядить… все отрицать…
— Черт возьми, ты должен понимать! Мой зритель — средний американец…
— Мне очень жаль…
Ковач шагнул ближе, напрягая слух. Внезапно дверь распахнулась, и Гейнс вышел из кабинета; его лицо покраснело от гнева.
— В чем дело, слизняк? — осведомился Ковач. — Устал ползать на коленях?
— Я понимаю, что мои действия не вызывают у вас одобрения, сержант, — нахмурился Гейнс. — Но зачем это комментировать при каждой нашей встрече?
— Просто мне нравится, как ты раздуваешь ноздри, Гэвин.
Казалось, Гейнс способен сейчас разгрызть зубами железный прут.
— Капитан Уайетт давно вас ждет.
— Ну и что? Я занятой человек. — Ковач подошел к двери и заглянул в кабинет. — Можешь идти, Гейнс. Капитану ты не понадобишься. Мы просто поболтаем о старых добрых временах.
Уайетт стоял, глядя в окно. Уже час, как стемнело, и он видел в стекле только отражение Ковача.
— О Рубеле по-прежнему ни слова? — поинтересовался Эйс.
— Думаю, ты услышишь о нем раньше меня.
— Разве ты не должен участвовать в поисках?
— Вместе с твоими зрителями, дежурящими за каждым кустом? Не вижу смысла. Они сами приведут его к тебе связанным по рукам и ногам. Он станет гостем на твоем следующем шоу.
Уайетт не стал возражать.
— Очень может быть. Мне нравится идея интервью с плохим парнем. Пускай публика понаблюдает за работой извращенного ума.
Он явно провел слишком много времени с вице-президентами “Уорнер Бразерс”.
— У меня есть и другие дела, — сказал Ковач. — Убийство Майка, убийство Энди…
Уайетт наконец повернулся и изумленно уставился на него.
— Неужели тебе никто не звонил? — Ковач притворился удивленным. — Стоун считает, что Энди задушили, прежде чем повесить.
Краска сбежала с лица Эйса.
— Что?!
— Следы вот здесь, — Ковач провел пальцем по шее. — Слабые, но достаточно различимые. Док, производивший вскрытие, упустил их. Я попросил Мэгги Стоун лично проверить результаты вскрытия на случай, если тот парень чего-то не заметил, — ведь сверху на него здорово давили. Не сделай я этого, Энди могли похоронить с его маленьким секретом.
— Но почему… — Уайетт изо всех сил пытался сделать вид, что ничего не понимает. — По-твоему, тут замешан Рубел?
— Лично — нет, — ответил Ковач. — Просто мне кажется чертовски странным, что сначала умирает Энди, и это выглядит как самоубийство, а потом приканчивают его старика и тоже придают этому видимость самоубийства. По-твоему, это не странное совпадение?
Уайетт многозначительно наморщил лоб:
— Значит, ты считаешь, что Нил убил обоих?
Ковач проигнорировал вопрос, чувствуя себя слишком выжатым эмоционально, чтобы танцевать этот интеллектуальный менуэт.
— Я нашел Эвелин Торн. Энди тоже нашел ее. Ты надеешься, что я закончу так же, как он и Майк?
— Не понимаю, о чем ты.
Ковач потерял терпение:
— У меня нет времени на пустую болтовню, Эйс! Все возвращается к Торну! Энди что-то узнал о происшедшем в ту ночь — что-то, чего никто не замечал или просто не желал выносить сор из избы. Ведь в этом участвовали копы — Торн, ты, Майк. Единственный, кто погиб, не будучи полицейским, это бедняга Уигл.
— Уигл напал на Эвелин! Он избил и изнасиловал ее! Он застрелил Билла и ранил Майка!
— В самом деле? Если так, Эйс, то почему люди, интересующиеся этим делом и связанные с ним, внезапно умирают?
Уайетт машинально шагнул за свой стол. Что это — отступление или поиск укрытия? Ковач не сводил с него глаз — каждый мускул его тела был напряжен и готов к действию. Он занял позицию, откуда были видны и Эйс, и дверь.
— Что тебе сказала Эвелин? — спросил Уайетт. — Она ведь не совсем нормальна. Врачи, конечно, сказали тебе, что у нее часто бывает бред.
— Ты, кажется, говорил мне, что давно с ней не контактировал и что даже не знаешь, где она.
— Я пытался ее уберечь. Эвелин так и не пришла в себя после случившегося. Она всегда была… хрупкой. В ту ночь в голове у нее что-то надломилось. Врачи не смогли поставить точный диагноз. Она нашла убежище в своем собственном мире и вроде бы счастлива там.
— Эвелин показывала мне фотографии, — сказал Ковач. — Снимки дома, пикников, друзей. Но у нее не осталось ни одной фотографии мужа.
— Болезненные воспоминания.
— Насколько болезненные?
Уайетт закрыл глаза и провел рукой по волосам.
— Какой в этом смысл, Сэм? Прошло двадцать лет.
Окидывая взглядом кабинет, Ковач думал о карьере, которую сделал Эйс Уайетт после той ночи, когда кто-то застрелил Билла Торна. А что, если все это ложь? Карточный домик? Легенда, порожденная кровью? И что, если Энди Фэллон нашел ответ на этот вопрос?
— Сосчитай трупы, Эйс, — сказал он. — Если ты не видишь в этом смысла, тем хуже для тебя.
Лицо Уайетта превратилось в гранитную маску. — Ты не предъявил мне никаких доказательств, что эти смерти связаны друг с другом — или с прошлым. Я этому не верю.
— Признаю, что в этом отношении я еще в процессе поисков, — отозвался Ковач. — Энди тоже искал — и, очевидно, нашел. Думаю, именно поэтому он мертв. И, по-моему, я знаю, где он спрятал то, что нашел. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Уайетт внимательно посмотрел на него:
— По-твоему, я в чем-то виноват? Но я себя виноватым не считаю. Незачем ворошить прошлое, Сэм.
От этого могут пострадать люди, карьеры, репутации. И чего ради?
— Два человека погибли из-за этого, — сказал Ковач. — Вот что важно, Эйс. А на остальное мне наплевать.
Подойдя к двери и взявшись за ручку, он обернулся к человеку-легенде, которого никогда не любил, но к которому в глубине души испытывал жалость.
— Эвелин передает тебе привет, — спокойно сообщил Ковач и вышел.
Она так устала…
Рабочий день давно закончился, но Аманда по-прежнему сидела в своем кабинете, прячась от прессы и не желая возвращаться домой. Она выключила свет, оставив одну настольную лампу, и думала о том, какое облегчение — неподвижно сидеть в тишине и смотреть на фотографию зимнего пейзажа, которую она увеличила и поместила в рамку много лет назад.
Вот почему она любила фотографировать пейзажи больше, чем людей: из-за их неподвижности. Глядя на мрачную красоту снимка, Аманда успокаивала дрожь, сотрясавшую ее изнутри.
