это или обижает.
— Значит, мы договорились? — Аарон вывинтил еще один шуруп, убрал его в карман и только тогда взглянул на нее через плечо.
Элизабет сидела, уперевшись одной ногой в стул и обхватив руками колено. Ее груди выдавались под тонкой мужской майкой. Со своими пышными черными волосами, ничем не покрытыми, вольно лежащими на плечах, она казалась ему порочной дикаркой. Волосы женщины — ее слава и честь, и видеть их дозволено только мужу.
Но у Элизабет Стюарт мужа нет.
А у него нет жены… Хоть он до сих пор и считает себя женатым человеком, его Сири уже на небе, а он на земле один.
Аарон с усилием оторвал взгляд от Элизабет и снова занялся шкафом. Намерения путаться с этой «англичанкой» у него не было. И неважно, что у нее глаза цвета неба перед рассветом, и ей явно нужен мужчина, который заботился бы о ней.
— Да, думаю, мы договорились. — Элизабет встала со стула, слегка ошарашенная тем, что что-нибудь хорошее может случиться так легко.
— Там, откуда я родом, мы ударяем по рукам после удачной сделки, — протягивая Аарону Хауэру руку, сказала она.
Он посмотрел на нее так, будто боялся, что из руки выскочит чертик; затем с видимой неохотой отложил отвертку и тоже протянул руку, охнув, будто прикосновение к чужой ладони причинило ему боль. Элизабет слабо улыбнулась. Она даже не сомневалась, что прежде он никогда не жал руки женщине, тем более «англичанке». Значит, она первая. Пустяк, а приятно.
Его ладонь была теплая, сухая и жесткая от мозолей. В ней чувствовалась огромная сила, но не только. Еще эта рука, наверное, умела нежно ласкать и делать удивительно красивые вещи. Элизабет вспомнила, как скользили его пальцы по дереву, и подумала, что какой-то девушке его веры очень повезет с мужем, когда Аарон снимет траур по своей умершей жене.
— Спасибо вам, Аарон Хауэр, — тихо сказала она. На миг их взгляды встретились, и что-то неуловимое задрожало в воздухе между ними. Не влечение, не желание, даже не понимание. Элизабет не могла определить это иначе как осведомленность, но и это казалось ей слишком сильным словом. Наваждение — вот что это было. Но Аарон убрал руку, отвел взгляд, и, что бы ни промелькнуло между ними, оно исчезло.
— Мне надо переодеться перед работой, — направляясь к двери гостиной, заговорила Элизабет. — В городе все, наверно, уже с ума посходили с этим убийством.
Аарон помрачнел от ее языка, но ничего не сказал и уткнулся в работу. Элизабет несколько обескуражила его безучастность.
— Вам, видимо, все равно, что в двух шагах от вашего Дома зарезали человека?
Морщась от натуги, он возился с очередным неподатливым шурупом.
— То, что делается в мире англичан, мне неинтересно. Нажимая на отвертку, он пробормотал еще что- то по-немецки. Дерево наконец поддалось, и несколькими уверенными движениями он вывернул шуруп и опустил в карман.
Элизабет продолжала наблюдать за ним, дивясь его спокойствию. Он говорил так, будто их миры существовали в несоприкасающихся параллельных пространствах, хотя они сами своим общением опровергали это. То, что убийце все равно, кого убивать — амманита или американца, — Аарону Хауэру, видимо, в голову не приходило. Элизабет сомневалась, что горло сектанта труднее перерезать ножом, чем горло Джералда Джарвиса, но она завидовала способности Аарона замыкаться в вере. Наверно, хорошо цитировать Библию и не видеть ничего вокруг себя.
— Вам придется самому знакомиться с Трейсом, — сказала она. — Трейс — это мой сын, — поспешила объяснить она. — Вставать до полудня ему не позволяют убеждения. Берите в холодильнике и на столе любую еду, которая не выглядит как химический реактив. Вероятно, чипсы — лучшее, что вы сможете найти, если, конечно, вас не пугают искусственные красители и консерванты, потому что только этим мы и питаемся. Я бы сделала вам тосты, но мне нужно еще сделать пару звонков, а затем бежать на поиски правды и справедливости.
— А что вы с ними будете делать, когда найдете? — негромко и с немалой долей иронии спросил низкий мужской голос.
С подпрыгнувшим к горлу сердцем Элизабет резко обернулась к двери. Дэн Янсен стоял, прислонясь к ее холодильнику, будто берег силы для более важных дел, чем сохранение выправки. Он был в форме, во всяком случае, видимо, у него не было ничего более форменного, чем тщательно отглаженные черные брюки и рубашка хаки с галстуком, звездой шерифа и латунной табличкой с именем на широкой груди.
— Поведаю миру, — ответила она, злясь на себя за то, чтo так долго его разглядывала.
— С выгодой для себя, — мягко добавил он. Элизабет сдержала гнев, вскинув подбородок и скрестив руки на груди.
— Правильно, шериф. Это называется свободным предпринимательством.
Хмыкнув, он оттолкнулся от холодильника и, прищурившись, обвел глазами захламленную кухню и гору всякой всячины на столе.
— Вы это так называете.
Она набрала полную грудь воздуха, готовясь послать его подальше, но вовремя прикусила язык, чтобы с губ не слетело ни одного опрометчивого слова. Нечего доставлять ему удовольствие перебранкой. Этому высокомерному нахалу только того и надо. С минуту она наблюдала, как тщательно он всматривается в содержимое распахнутого шкафа, будто упаковка консервированных овощей являла собой ключ к разгадке преступления.
— Алфавитный суп, — гадко улыбнулся он, тронув пальцем банку супа «Кэмпбелл». — Собираете наглядные пособия по правописанию?
— У вас есть ордер на обыск? — огрызнулась Элизабет.
— А у меня есть основания для обыска? — спокойно спросил Дэн.
Она скрипнула зубами от злости.
— У вас есть основания для пересадки мозгов. Он усмехнулся:
— А что, уже нашелся донор?
— Аттила, предводитель гуннов, отлично подошел бы, но я не навязываю вам свою точку зрения.
— Так мне и говорили.
Слова кололи как булавки. Дэн проклинал себя, но поделать ничего не мог: ему нравилось пикироваться с Элизабет Стюарт, у нее острый язычок и острый ум. Но замечать в ее глазах внезапные вспышки обиды и знать, что он тому причиной, ему было неприятно. Гордиться нечем. Проклятье, он так ждал ответной резкости, а Элизабет вдруг спасовала. Странно, судя по тому, что писали о ней в газетах после развода с Броком, у нее должна быть толстая кожа.
Радость моя, не верьте всему, что пишут, вспомнил он, хоть и не хотел тогда ее слушать, не желал замечать правду в ее словах. Элизабет отошла в сторону с вежливо-непроницаемым лицом, скрывающим абсолютно все чувства, так хорошо заметные еще минуту назад. Дэну безумно хотелось извиниться перед ней, но слова застряли комом в горле, и он так и не смог произнести их. Извиняться ему приходилось нечасто, и делать это он не очень умел.
— Wie gehts, Дэн Янсен.
Только теперь Дэн обратил внимание на Аарона Хауэра. Он знал о его присутствии в кухне, видел во дворе лошадь и повозку, видел, как Аарон возился с дверью шкафа, но смотрел только на Элизабет, настороженно и пристально, и все его чувства были настроены только на нее.
— Доброе утро, Аарон. — Засунув руки в карманы, он прислонился к стене. — Похоже, эта работа только вас и ждала.
Тот повернул дверцу боком вверх, внимательно осмотрел край. Слишком трухлявая, шурупы держаться не будут. Надо менять.
— Ja, — отозвался он после некоторой паузы, — здесь много добра сделать следует.
Осуждение в его голосе было настолько легким и малозаметным, что Дэн отнес его на счет собственных угрызений совести. Аарон с минуту пристально смотрел ему прямо в глаза, а затем снова принялся за
