— Не поздновато приходишь домой?
Пакет выпал у Трейса из рук и с громким всплеском шлепнулся на пол. Во все стороны полетели молочные брызги. Трейс судорожно обернулся и уставился на стоявшего на пороге человека. Сердце у него колотилось. Шериф. Господи, вот это да. Вот влип. Что же теперь делать?
— Третий час, — спокойно заметил Дэн. — Ты где был, Трейс?
Трейс шумно сглотнул вставший в горле колючий ком страха. Все, он покойник. Янсен что-то пронюхал. Иначе зачем он здесь? Он что-то знает; вон, так и сверлит глазами. Трейс физически чувствовал, как этот взгляд лазерным лучом врезается прямо ему в мозг.
— Тусовался, — промямлил он, неловко поводя плечами. — Просто тусовался.
— С кем?
— С ребятами.
— И Керни Фокс там был?
— Был. И что с того? Мы ничего плохого не делали. Просто тусовались.
— Я уже слышал.
Дэн неторопливо прошел через кухню, с интересом наблюдая, как на лбу мальчишки выступают мелкие бисеринки пота. Он был похож на испуганного жеребенка-двухлетка, готового шарахнуться в сторону и ускакать, как только отпустят. Он что-то скрывал. Как говорила Элизабет, врун он никакой. Но повода допросить его у Дэна пока не было.
Он взял со стола скомканное полотенце и протянул парню.
— Ты бы вытер с пола.
— Да, конечно.
Трейс схватил из его рук полотенце, присел на корточки и принялся собирать растекающуюся вокруг кроссовок молочную лужу. Ему хотелось провалиться сквозь землю, стать невидимкой или уменьшиться раз в двести, чтобы исчезнуть в трещине линолеума; хотелось оказаться где угодно, только не здесь, не рядом с этим типом, который буравит его ястребиным взглядом и мучает вопросами. Клинт Иствуд фигов.
А все Керни, мать его. Это он во всем виноват.
— Трейс, сегодня ночью кто-то напал на твою маму. Тот так резко вскинул голову, что чутьне свалились очки.
— Что? Господи! Она в порядке? Он бросил полотенце, встал во весь рост, готовый бежать к ней. У него опять колотилось сердце, но совсем по другой причине: он чувствовал себя мужчиной, ибо его семье угрожала опасность. Кроме мамы, другой семьи у него нет — во всяком случае, рассчитывать больше не на кого.
— Она напугана, — сказал Дэн. — Сейчас она спит. Трейс шумно, с видимым облегчением выдохнул, провел рукой по коротко стриженным волосам и начал ходить по кухне, то и дело наступая в пролитое молоко и развозя грязь по всему полу.
— Кто-то рылся в бумагах, которые она оставила в машине. Ты ведь ничего об этом не знаешь, верно?
— Не знаю, — тряхнул головой парень, с подозрением косясь на шерифа. — Откуда бы мне?
Дэн пожал плечами. Ему хотелось повесить на Фокса и это, и разгром редакции «Клэрион», но где взять мотивы? Вчера разгром еще можно было бы истолковать как проявление общей неприязни, но теперь… Кто-то явно что-то искал, а значит, выдвинутая Элизабет версия «черной книжки» имела право на жизнь. Более того, оказывалась единственно логичной.
— Вы хотите сказать, что думаете, будто я причинил маме вред? — тыча себя пальцем в грудь, ощетинился Трейс, надменно, совсем как мать, вскинув голову. — Да никогда!
— Никогда? — спокойно спросил Дэн.
Он прислонился к буфету, скрестил руки на груди, не сводя глаз с подростка. Только-только начинает взрослеть: уже вытянулся, раздался в кости, но еще не привык к своему новому облику. Приятный парнишка. Когда он сам был таким? Лет сто назад, но помнит, каково быть шестнадцатилетним: как будто идешь по бровке тротуара, с трудом удерживая равновесие и не зная заранее, в какую сторону упадешь — в детство или в зрелость, и до конца не уверен, где хочешь оказаться, там или тут.
У Трейса сейчас был как раз такой взгляд: он и понимал, что должен вести себя как мужчина, и где-то в глубине души боялся полностью осознать, что это значит.
— Как думаешь, ей было приятно, что вчера тебя под стражей водили на допрос? — продолжал Дэн.
Трейс сжал зубы и отвел взгляд. Он не просил, чтобы его туда таскали и поджаривали на медленном огне. Это все Керни виноват. Будь он проклят, этот Керни. Хорощ друг. Трейс почувствовал себя глубоко несчастным, таким несчастным, что стало горько в горле, и он проглотил этот горький ком. Пусть теперь жжет его изнутри, вместе с виной и страхом, которые уже давно там поселились.
— Трейс, она волнуется за тебя.
— Пусть не волнуется. Я могу сам о себе позаботиться, — проворчал Трейс, глядя на свои кроссовки. Он стоял в луже молока. Вот всегда так, вечно он во что-нибудь вляпывается. Что ж, мужчина должен уметь сам убрать за собой, решил он и нагнулся за полотенцем. Пожалуй, пора придумать, как разобраться со своими проблемами.
— Будешь дальше болтаться без дела с Керни Фоксом, и заботиться о себе тебе придется в тюрьме. Ты этого хочешь?
— Нет, сэр.
Дэн взял со стола второе полотенце и присел рядом с Трейсом, чтобы помочь ему собрать остатки молока.
— Пора тебе делать выбор, Трейс, — негромко сказал он. — Надеюсь, ты выберешь правильно. Ради себя самого и мамы.
Трейс поправил очки, отчаянно моргая, потому что глазам вдруг стало горячо.
— Да, сэр, — промямлил он.
Оба поднялись. Дэн бросил мокрые полотенца в раковину. Трейс стоял, понурив голову и подняв плечи, как щенок, которого только отругали за то, что гонялся за машинами. Дэну вдруг стало жалко парня. Никого у него нет — ни друга, ни отца.
Он хлопнул Трейса по плечу.
— Знаешь что, иди-ка спать. Завтра на Кейлор-Филд матч по софтболу. Кажется, им нужен подающий. Но если не поспать хоть несколько часов, точного удара не жди.
Трейс молча кивнул. Говорить ему не хотелось. Кому он нужен в этой команде? Он, придурок с Юга, который смешно растягивает слова и водится с Керни Фоксом? Да проживи он тут хоть сто лет, все равно никому в их вшивой команде он нужен не будет, ни подающим, ни запасным.
Сунув руки в карманы, он направился к двери.
— Трейс?
Янсен стоял и смотрел на него умными волчьими глазами. Да, такого не обманешь. И пробовать не стоит. Сердце у Трейса екнуло и опустилось куда-то в живот.
— Твоя мама считает, что ты хороший парень. Не разочаровывай ее. Ей и так досталось.
— Да, сэр, — прошептал Трейс, повернулся и, как побитый пес, поплелся наверх. На душе у него было хуже некуда, и он думал, что только чудо поможет ему когда-нибудь стать настоящим мужчиной, таким, как, например, Дэн Янсен.
ГЛАВА 16
Звуки старинного гимна поднимались к стропилам риги Хауэров, смешиваясь с чириканьем воробьев и воркованием голубей, с любопытством наблюдавших сверху за происходящим. То был «dos Lob Lied», хвалебная песнь из Ausbund, сборника гимнов, составленного во времена анабаптистских мучеников, в шестнадцатом веке, в Швейцарии. Пели в унисон, без аккомпанемента, и эта музыка ничем не напоминала песнопения, звучавшие в этот же час в лютеранском храме Спасителя или в любой другой церкви Стилл- Крик. Средневековые по духу и ритму старонемецкие строки падали в вечность значительно и весомо, как свидетельство подлинной веры и страданий во имя Иисуса.
Пол риги был чисто выметен, простые дощатые скамьи расставлены ровными рядами. По правую сторону сидели женщины, старые и молодые; многие держали на коленях грудных детей, иные урезонивали
