зажал ее несколько дней назад. Мозг лихорадочно работал. Элстром пьян, значит, неповоротлив; но пьяный он опаснее, чем трезвый, потому что ослабленные алкоголем сдерживающие центры не помешают ему применить силу, а мужчина он крупный, хоть и рыхлый, и силой наверняка не обделен. Надо быть последней идиоткой, чтобы не брать это в расчет… И потом, он очень зол. Он решил, что во всех его бедах виновата она — она и Дэн, — и жаждет компенсации от нее.
— За тобой должок, — заявил Элстром.
— Знаю, — выгадывая время, вкрадчиво протянула Элизабет и сделала еще шаг назад, еле удерживаясь, чтобы не оглянуться, далеко ли до цели. — Я ждала тебя.
Он обалдело заморгал, оступился. Думать и одновременно сохранять равновесие ему сейчас было явно тяжело.
— Ты ведь меня послала.
Элизабет томно улыбнулась, надеясь, что делает это правдоподобно. Еще шаг назад, к двери кабинета, которым она никогда не пользуется.
— Да что ты, сладкий мой, женщин не знаешь? Когда мы говорим «нет», значит, надо спросить еще раз.
Затаив дыхание, она следила за его реакцией, а он таращился на нее, пытаясь неповоротливыми от хмеля мозгами понять, дурит она его или нет. Его мужское тщеславие должно победить здравый смысл, ведь ставка в этой игре, возможно, ее жизнь. Элизабет очень хорошо понимала, чем рискует, но выбора не было. Элстром как-то связан с Джарвисом — по крайней мере, из-за Хелен. В том, как шустро он арестовал Трейса за убийство Фокса, было что-то скользкое, подозрительное. Сам он заявил, что был неподалеку, когда получил сообщение об убийстве, что знал о потасовке между Трейсом и Керни… Но ведь он и сам мог убить Керни, а Трейса подставить под удар. Может, Фокс видел, как он убил Джарвиса. А может, Бойд Элстром просто сошел с ума.
Элизабет стало не по себе, но она с малых лет научилась в любой ситуации полагаться только на себя, зная по опыту, что никакие рыцари на белых конях в последнюю минуту не придут на выручку. Или ты сама о себе позаботишься, или погибай, коли не жалко.
Она перебросила гриву волос на плечо, скрестила руки под грудью, отчего та соблазнительно выпятилась под тонкой майкой.
— Дурачок, я просто дразнила тебя, — проворковала она, хлопая ресницами. — Не любишь, когда дразнят? Я это умею.
Ей в спину ткнулась дверная ручка. Элстром, сопя, шагнул ближе, и Элизабет в нос ударил запах пота и дешевого виски. Она задержала дыхание. Сердце колотилось где-то в горле.
— Люблю, когда сосут, — ухмыльнулся он, не отрывая взгляда от ее рта, представляя, как эти красные губы будут ласкать его член, и распаляясь еще больше. — По-моему, это ты тоже должна уметь.
Элизабет еле удалось превратить брезгливую гримасу в смущенную улыбку.
— Все тебе расскажи, — хрипло, с придыханием шепнула она. Горло сдавили рвотные спазмы, ее мутило от страха, от его запаха, от его грязных предложений, но Элстром принял ее шепот за кокетство и заржал, как придурковатый подросток. Он был уже всего в полуметре от нее. Под черными штанами выпирал приведенный в полную боеготовность член. Элизабет было бы проще взять в руки гремучую змею, но она переборола себя, протянула руку и, содрогаясь от отвращения, погладила его.
— Что это, у тебя там пистолет или ты так счастлив меня видеть? — смеясь, чтобы скрыть омерзение, спросила она.
Элстром зарычал от удовольствия и подался навстречу ее руке. Вечно все достается одному Янсену — слава, обожание, пост шерифа, женщины. Но ничего, теперь будет по-другому.
Он начал расстегивать ремень.
Элизабет удержала его руку.
— Не здесь, сладкий мой, — томно проворковала она, глядя на него сквозь ресницы, — лучше у меня в кабинете. Там ты сядешь в мое кресло, а я сделаю тебя очень-очень счастливым.
Он купился; это было видно по его остекленевшему взгляду. Гормоны и алкоголь совсем затуманили его умишко. Элизабет положила руки ему на плечи и подтолкнула в разбитый, разгромленный кабинет. Интересно, не его ли это рук дело?
— Сними майку, — потребовал он. — Хочу поглядеть на твои сиськи.
— Погоди немного, — обворожительно улыбнулась Элизабет. — Куда нам спешить? Вся ночь наша.
Элстром снова заржал. Да, вот оно. Всю ночь он будет ее трахать, всю ночь. Когда Янсен узнает, его хватит удар. А он узнает, уж об этом Бойд позаботится. Как и о том, чтобы найти проклятую записную книжку. Теперь все подучится. Он это заслужил.
— Это будет хорошо, — пробормотал он, потянувшись к полной, упругой груди Элизабет. Она увернулась, смеясь своим хрипловатым, манящим смехом. Дразнит. Его пальцы скользнули по твердому соску, и в штанах стало совсем тесно. Ох, что будет, когда она возьмет его в рот. Он взлетит, как ракета. — Хорошо. Классно. Я столько ждал.
— Ммм… я тоже, — мурлыкнула Элизабет, имея в виду совсем другое, но Элстром об этом не догадывался; проведя ладонями по его сутулым плечам, она придвинулась чуть ближе. — Я уже не первый день хочу сделать это.
— Правда? — В мутных, налитых кровью глазах Элстрома загорелось животное томление. — И я. Я это заслужил.
— Конечно, радость моя.
Она улыбнулась самой обворожительной и манящей из своих улыбок и с размаху снизу вверх саданула коленом ему по яйцам, одновременно толкнув его обеими руками в грудь. Элстром согнулся пополам, рыча от боли.
— Сука! — задыхаясь, выдавил он. — Ах ты, сука проклятая!
Изо рта у него текли слюни, дышал он часто, по-собачьи, глядя на нее полными слез глазами. Он попытался навалиться на нее, но не мог разогнуться и разжать руки. ^
— Я тебя убью! Сука, дрянь, я тебя уничтожу! Не дослушав эту гневную тираду, Элизабет выскочила из кабинета, захлопнув за собой дверь. Она бежала к запасному выходу, не позволяя себе оглядываться. Элстром топотал следом, спотыкаясь, как раненый бизон. Если он все-таки догонит ее сейчас, то можно не сомневаться — убьет. А если не убьет, она еще об этом пожалеет.
Но Элизабет не пришлось даже выходить на улицу, чтобы позвать на помощь. Не успела она толкнуть дверь, как Марк Кауфман распахнул ее с другой стороны.
— Миссис Стюарт, вам придется пойти со мной, — мягко сказал он, с тревогой оглядывая ее. Он уже успел заметить, в каком она виде, и услышать непристойную ругань из темноты за ее спиной. — Туту нас… гм… случилось несчастье, — с запинкой выговорил он, не зная, куда смотреть: на Элизабет или в дверной проем, откуда неслись крики.
— Несчастье? — переспросила Элизабет, тут же подумав о Трейсе, и у нее захолонуло в груди от ужаса. — С моим сыном? С Трейсом?
— Нет, — глядя прямо ей в глаза, сказал Кауфман. — С Джолин.
ГЛАВА 24
Городская больница помещалась в новом одноэтажном кирпичном здании на краю города, прямо напротив дома престарелых «Добрый пастырь». Построили ее на доходы от туризма, и потому приемный покой был оформлен в фольклорном стиле: картины на стенах в грубых деревянной резьбы рамах, скамейки и стулья как будто из столярной мастерской Аарона Хауэра. На картинах местный художник запечатлел в масле и акварели сцены из повседневной жизни общины. Обстановка, пожалуй, даже слишком домашняя и уютная для места, куда приходили, закусив губы или согнувшись пополам от боли.
Элизабет расхаживала взад-вперед по длинной, через весь холл, домотканой дорожке с дымящейся сигаретой в руке, демонстративно не обращая внимания на табличку «Не курить!». Глянула на старую злобную корову за столом регистрации, остановилась, стряхнула пепел в горшок с холеным фикусом. Женщина сердито посмотрела на нее, блеснув маленькими, утонувшими в жире глазками, но ничего не сказала.
«Пусть бы только попробовала», — подумала Элизабет, распаляя себя для перебранки, — все лучше, чем сходить с ума от страха за Джолин. Она была не в настроении расшаркиваться и соблюдать
