— Вы обещали не смеяться.
— Я не смеюсь. Но… Зеленый Шершень? Но почему этот герой, из старого радиошоу?
— Полагаю, что для меня, маленького мальчика, Зеленый Шершень символизировал добродетель. Он был чистым. В нем не было места для серого, неясного. Он принимал людей либо как плохих, либо как хороших. А хороший человек не знал ситуаций, в которых позволительно быть плохим или даже чуть-чуть плохим. Компромиссов не существовало.
— Другими словами, никакой ситуационной этики, — поддакнул Чэмберс.
— Верно. Хотя, будучи маленьким мальчиком, что я мог понимать в ситуационной этике? Я знал: если ты хороший человек — ты и поступаешь хорошо, помогаешь другим людям. А ближе всех к идеалу Зеленого Шершня был мой старик.
— Который был полицейским.
— Обыкновенным патрульным в Чикаго, — подтвердил Гордон. — И в те времена, когда многие полицейские в Чикаго были коррумпированы. Но только не мой отец. Каждый в округе знал, на чем он стоял. Люди снимали перед ним шляпы, когда он шел по улице. Он заботился о людях и пытался помочь им. Он был большим человеком и сильным, и хорошим, и казалось, нет такой вещи, с какой он не смог бы справиться. Для меня мой отец был совсем как Зеленый Шершень.
— Так вы стали полицейским, — заключил, кивнув, Чэмберс. — Да, звучит логично. — Он вздохнул. — Но быть полицейским в наши дни — совсем другое дело. Вы когда-нибудь жалели о своем выборе?
— Ни секунды.
— Правда?
— Правда. А вы?
— Иногда, — признался Чэмберс. — Были времена, когда нужно было стать юристом, чтобы вступить в ФБР. Теперь это положение, конечно, изменилось, но иногда я спрашиваю себя: не лучше ли мне было стать юристом?
— И, конечно же, прокурором, — предположил Гордон.
— Конечно. Я разоблачал бы нехороших людей, а может быть, стал бы писателем.
— Писателем?
— Да. Тогда я бы писал красивые истории и всегда с хорошим концом. Романы, в которых хорошие ребята всегда побеждают. Романы, в которых не страдают невинные люди, а наш мир — лучшее место для жизни.
— Вы бы разорились, — сказал Гордон.
— Да, наверное, вы правы.
Они выехали на лужайку для пикников, хорошо укрытую от дороги небольшой рощицей.
— Это то самое место? — спросил Чэмберс.
— Нет, мы просто остановились на пикник, — пошутил Гордон.
— Забавно.
Они выбрались из машины.
Чэмберс огляделся вокруг.
— Укромное местечко, но не похоже, что это самая безопасная лужайка на свете. Он не боится попасть в западню?
— Нет, не боится, — произнес глубокий голос из тени деревьев.
Рука Чэмберса инстинктивно рванулась к пистолету, но Гордон заранее освободил его от этой тяжелой обузы. Он настоял на своем и запер оружие в бардачке машины.
Бэтмэн вышел из тени. Чэмберс был готов увидеть необычный костюм Летучей мыши, но не был готов к такому облику. В нем было больше шести футов
росту, а по комплекции он походил на Мистера Олимпия. Под костюмом был не набивочный материал, а груда твердых мускулов. И что-то еще было в этом человеке. Что-то невероятное в самом его образе. Не только в том, как он выглядел, но и как он держал себя, как двигался… Он притягивал внимание. Чэмберс медленно вытащил руку из-под пиджака, где была лишь пустая кобура.
— Здравствуйте, комиссар. А вы, должно быть, мистер Чэмберс?
Он шатнул вперед и протянул Чэмберсу руку. Рукопожатие у него было крепким.
— Разве вы не рискуете, встречаясь со мной? — спросил агент ФБР. — Что, если бы я вытащил пистолет и ткнул вам в лицо?
— Я бы отобрал его у вас, — сказал Бэтмэн. Он сказал это так мягко, просто и как бы между прочим, что у Чэмберса не осталось никаких сомнений, что он без труда именно так бы и сделал. — Кроме того, — продолжил Бэтмэн, — вам нужен не я, а Спектр.
— Можете повторить эти слова, — согласился Чэмберс. — Сейчас вы — та проблема, которая меня волнует меньше всего. Вы знаете, что этот ублюдок сделал прошлым вечером?
— Да, — мягко сказал Бэтмэн, — я знаю. Вот почему я искал встречи с вами. Его необходимо остановить.
— В этом пункте наши точки зрения совпадают, — сказал Чэмберс. — Кстати, как там мой свидетель?
— Мисс Моррисон в полном порядке, и ей у меня очень уютно. Вы можете не беспокоиться на ее счет. Уверяю вас, она будет присутствовать на суде, чтобы свидетельствовать против Гарсиа.
— Вы не находите ее несколько несносной? — спросил Чэмберс.
— У нее была непростая жизнь, — ответил Бэтмэн. — Это нужно принимать во внимание. По крайней мере, попытаться.
— Объясните мне одну вещь, — сказал Чэмберс. — Как вам удалось провернуть это дело?
— У меня свои методы, — ответил Бэтмэн.
Он повернулся к Гордону.
— Я прошу прощения, комиссар, за то, что пришлось нокаутировать ваших людей, но я не хотел подвергать их риску ранения. Будьте добры, передайте им мои извинения.
— Я передам, — заверил Гордон.
— Мистер Чэмберс, я должен извиниться и перед вами. В мои намерения не входило мешать ни вам, ни комиссару, но я очень беспокоился о безопасности всех сторон, вовлеченных в это дело. Я опасался, что Спектр может попытаться давить на комиссара, угрожая его семье. Я же не восприимчив к таким угрозам, так же, как невосприимчив к политическому давлению, и для меня невозможны утечки информации.
— Я ценю ваши побуждения, — сказал Чэмберс, — но вы отдаете себе отчет, что стали виновны в похищении и ряде других преступлений? По закону я должен был бы арестовать вас.
— Я понимаю это, — сказал Бэтмэн. — Однако мы все вынуждены согласиться, что это — экстраординарная ситуация и, если мы преуспеем, тогда, подозреваю, для властей будет не так уж трудно отказаться от обвинения в похищении. Что касается других обвинений… что ж… наверное, мне придется жить вместе с ними.
— Только объясните мне одну вещь, — попросил Чэмберс. — Вы, без сомнения, высокоинтеллигентный и состоятельный человек. Тот, кто может устроить свою жизнь как ему вздумается. Так почему вы выбрали такой путь в жизни?
— Что заставляет вас думать, что у меня был выбор? — сказал Бэтмэн. — Почему вы делаете то, что вы делаете?
— Со мной другая история, — возразил Чэмберс. — Я работаю внутри системы. Вы могли бы выбрать то же самое.
Бэтмэн покачал головой.
— Я даже близко не был бы столь эффективен. Система имеет определенные ограничения. Я уверен, вы это знаете. Преступники не боятся системы. Они научились манипулировать ею. Они боятся меня, потому что знают, что меня система не сдерживает.
— Но хорошо известно, что вы не убиваете, — сказал Чэмберс, — или, по крайней мере, стараетесь.
— Нет, я не убиваю, — согласился Бэтмэн. — Сама мысль об убийстве вызывает во мне отвращение. Но я могу подвергнуть преступников наказанию. Я могу унизить их среди им равных. Я могу заставить их бояться. И это то, чего не может полиция. Впрочем, я просил вас прийти сюда не для того, чтобы
