императора, но малочисленные смельчаки криками поддерживали Корвина.
Тренированный глаз Эдана заметил, что старший мальчик немного удерживал руку, стараясь не зашибить младшего, но Микаэл вкладывал в удары всю свою силу и, хотя уступал противнику ростом, заставлял Корвина немало попотеть. Эдан попытался встать на ноги, но у него закружилась голова, и он со стоном опустился обратно на землю. Внезапно Корвин выбил из рук Микаэла щит, поднял свой меч и, предвкушая победу, шагнул вперед, чтобы убить врага.
Держа деревянный меч обеими руками, Микаэл отразил удар и со всей страшной силой пнул Корвина в пах. Если бы не доспехи, Корвин запросто мог бы петь сопрано всю оставшуюся жизнь. Но и так он охнул, согнулся от удара пополам и, выронив щит, схватился за место, служащее источником болезненных ощущений — в то время как Микаэл, вместо того, чтобы нанести смертельный удар сопернику, отступил назад и разразился смехом. Это было грубой ошибкой.
Корвин с трудом разогнулся, глаза его горели; с яростным воплем он обрушил на Микаэла град ударов, словно решил действительно убить его. Эдан вскочил на ноги и бросился к мальчикам, но не успел он покрыть и половину расстояния, как выбитый меч вылетел из рук Микаэла и Корвин изо всей силы ударил противника по шлему. Микаэл дернулся и застыл на месте, а потом рухнул, как подрубленное дерево.
Микаэл неподвижно лежал на земле, жуткая тишина воцарилась но поле боя. Подбежавший Эдан упал рядом с ним на колени. «Микаэл, Микаэл!» — повторял он тревожно, от волнения забыв обратиться к нему по титулу.
Микаэл не отвечал. Эдан осторожно снял с него шлем. Он вздохнул с облегчением, убедившись, что крови нет, однако это еще не значило, что принц не пострадал серьезно. Эдан легко похлопал Микаэла по щекам, но безрезультатно.
— Микаэл!
Корвин стоял над ним с расширенными от ужаса глазами, постепенно осознавая, что же он наделал. Боль от пинка Микаэла по жизненно важным органам, о которой свидетельствовала его нелепая поза, полностью отступила перед мыслью о том, что он наделал.
— Я… я не хотел! — пролепетал он еле слышно. Губы его продолжали шевелиться, но из них не вырывалось ни звука.
Эдану было не до Корвина. Он не отрывал взгляда от Микаэла и продолжал легко похлопывать его по щекам.
— Микаэл! Ну давай же, Микаэл…
Никакого ответа.
— Мой бог! — произнес Эдан, возводя глаза к небу. — Хэлин, помоги мне!
Микаэл тихо застонал. Веки его дрогнули, затрепетали и поднялись. Взгляд мальчика был бессмысленным. Он застонал громче.
— Микаэл! Микаэл! — позвал Эдан. — Сколько пальцев я поднял?
Он поднял два. Микаэл попытался сосредоточить взгляд.
— Четыре?
— Лежи спокойно, — сказал Эдан. — Возможно, у тебя сотрясение мозга. — Он бросил взгляд на Корвина. — Молись, чтобы это не оказалось чем-нибудь похуже.
У Корвина затряслись губы. Он стал белей полотна.
Эдан осторожно поднял Микаэла с земли и понес его к замку. За ним гурьбой молча последовали юные герои сражения при горе Дейсмаар со своими деревянными мечами и щитами. Война окончилась.
Глава 2
Сихарроу стоял на скале над Мир-Руан, Морем Бурь, приблизительно в двухстах милях от столицы Ануира. Зубчатые башни замка возвышались над пересеченной равниной, простирающейся на многие мили вокруг, навесные бойницы обеспечивали хороший обзор окружающей местности, а толстые массивные стены служили прекрасной защитой от нападения. Расположенный на крутом утесе, отвесной стеной уходящем в море, Сихарроу был поистине неприступной крепостью, в которой малочисленный гарнизон мог легко выдержать осаду целой армии.
Однако в распоряжении эрцгерцога Эрвина Боруинского имелось войско отнюдь не малочисленное, что служило одной из причин, почему он был эрцгерцогом и одним из влиятельнейших лиц империи. Он был владельцем Сихарроу, и до него в течение многих веков замком владели его предки.
Под замком, на прибрежной каменистой равнине лежал город Сиседж — столица и морской порт девяти провинций, находившихся под управлением эрцгерцога. Это был небольшой город, но он гордился своими закаленными обитателями. Лишь Северная Марка была менее укреплена, чем открытая ветрам западная прибрежная область, которая простиралась от вод залива Тэль до пролива Эреля и тянулась на восток до Туманных гор. Зимой яростные шторма обрушивались на побережье, и сильные восточные ветра завывали в бойницах замка. Любой приезжий, прибывший в Сиседж в это время года, недоумевал, как можно жить на этом пустынном, открытом штормовым ветрам участке побережья.
Однако летом климатические условия здесь были куда более умеренными, и в конце весны императорский двор Ануира в полном составе направлялся к эрцгерцогу Боруинскому, в летнюю резиденцию императора в Сихарроу. В это время года свежие северные бризы, дувшие с Моря Бурь, давали долгожданное облегчение от жарких, влажных ветров, которые летом приносили в Ануир от берегов Адурии проливные дожди. Но император ежегодно приезжал в Сихарроу не только из-за дождливого сезона в начале лета.
В силу своего географического положения эрцгерцогство Боруин имело важное стратегическое значение. К северо-восточным границам его примыкал Эльфинвуд — густой хвойный лес, занимавший большую часть области, известной под названием Северная Марка; а также враждебное королевство гоблинов Туразор и никому не подчиняющаяся горная местность под названием Пять Пиков, где обитали гоблины, разбойники, ноллы и всякого рода отщепенцы. К северу от Пяти Пиков и к востоку от Туразора лежало эльфийское королевство Туаривель; там правил принц Филерэн, чей прадед был эдинственным эльфийским полководцем, сохранившим верность Азраю в битве при горе Дейсмаар.
Роуб Человекоубийца остался с Азраем вовсе не из любви к князю тьмы, но из-за лютой ненависти к людям. После сражения он превратился в онсхеглина и вместе с шайкой своих приверженцев захватил небольшую часть Эльфинвуда у северо-восточных границ Боруина; там он по-прежнему упорно продолжал «Гилли Сид», отчего и заслужил прозвища Человекоубийца и Властелин Леса, которые самым вызывающим образом принял в качестве имен.
Похоже, принц Туаривеля не разделял убеждение своего деда, что хороший человек — лишь мертвый человек, но трудно было сказать определенно, во что он верил. Его мать, королева Ибекорис, до сих пор стояла во главе Туаривеля, но фактически бразды правления находились в руках Филерэна. Хотя принц вел торговлю с людьми, он сохранил добрые отношения со своим прадедом, Человекоубийцей, приверженцы которого находили радушный прием при его дворе. Хотя принц открыто осудил «Гилли Сид», в его королевстве по-прежнему время от времени начинались волнения, и купцы из человеческих племен, торговавшие с Туаривелем, действовали на свой страх и риск.
Поскольку протяженность боруинской границы с вражескими территориями составляла больше половины общей ее протяженности, эрцгерцогство считалось передовым постом империи, и император прилагал все усилия к тому, чтобы лорд Эрвин ни на миг не забывал о той важной роли, какую он играет в политической жизни страны. Поэтому летняя резиденция в Сихарроу служила не просто местом отдыха для ануирской знати. Здесь решались вопросы государственной важности и заключались политические союзы.
Эрвин Боруинский прекрасно понимал всю значительность своего положения в империи и относился к нему очень серьезно. Каждый год перед прибытием императорского двора он набирал в городе дополнительный штат прислуги в дополнение к дворцовым пажам, чьи почетные и вожделенные обязанности выполняли дети Сиседжа. Замок скребли и чистили снизу доверху, каковое мероприятие занимало всю весну, а кухонные кладовые заново заполнялись дичью из окрестных лесов и продуктами с
