очень удивил туристов.
– Ведите журнал учета, – посоветовал самый пожилой из них. – Тогда будете знать.
Ник велел корейцам приготовиться, и те взялись просматривать подробный контрольный список.
– Парни собираются сделать по высотному прыжку на каждом из континентов, – шепнул Ник. – Бьюсь об заклад, потратили кучу денег. В Антарктиде им пришлось прыгать в космических скафандрах.
Габриелю понравились корейцы – к прыжкам они относились очень серьезно, – однако проверять снаряжение он все-таки предпочитал в одиночестве. Приготовления сами по себе доставляли удовольствие, напоминая медитацию. Он натянул поверх одежды комбинезон, проверил перчатки, шлем и очки, затем – основной и запасной парашюты, ремни подвесной системы и замки. На земле все эти предметы выглядели ничем не примечательными, а в небе совершенно преображались.
Корейцы еще несколько раз щелкнули затворами фотоаппаратов, и вся группа погрузилась в самолет. Парашютисты сели по двое в ряд и подсоединили кислородные шланги к самолетной системе. Ник переговорил с пилотом. Самолет наконец оторвался от земли и начал медленно набирать высоту до тридцати тысяч футов. Кислородные маски не позволяли вести оживленный разговор, чему Габриель был очень рад. Закрыв глаза, он сосредоточился на дыхании, втягивая носом кислород, который с тихим шипением поступал в маску.
Габриель ненавидел земное притяжение и слабость собственного тела. Движение легких и удары сердца казались ему механическими операциями тупой машины. Как-то раз он попытался объяснить свои мысли и чувства Майклу, но тот словно говорил на другом языке.
– Человека не спрашивают, хочет он появиться на свет или не хочет, – сказал Габриелю брат. – Мы уже здесь. Единственный вопрос, на который надо ответить, это будем ли мы карабкаться вверх или останемся внизу.
– Какая разница, на вершине ты или нет. По-моему, это не имеет значения.
Майкл усмехнулся.
– Мы оба будем на вершине, – сказал он. – Я собираюсь именно туда, а тебя захвачу за компанию.
На высоте в двадцать тысяч футов обшивка салона стала покрываться инеем. Габриель открыл глаза. Ник поднялся с места, пробрался по узкому проходу в хвост самолета и на несколько дюймов приоткрыл люк. В салон ворвался холодный воздух, и Габриеля мало-помалу стало охватывать волнение. Она наступала. Наступала минута избавления.
Глядя вниз, Ник высматривал зону выброски и одновременно переговаривался с пилотом по системе двусторонней связи. Наконец Ник сделал всем знак приготовиться. Парашютисты надели очки и поправили ремни подвесной системы. Прошло еще минуты две или три. Ник снова сделал знак рукой и постучал по кислородной маске. К левой ноге каждого парашютиста крепилось по запасному баллончику кислорода. Габриель потянул рычажок регулятора на своем баллоне, и в маске раздался негромкий хлопок. Отсоединив шланг от самолетной системы, Габриель приготовился к прыжку.
Самолет летел на высоте Эвереста, поэтому в салоне стало очень холодно. Корейцы, наверное, рассчитывали помедлить в проеме люка и совершить эффектный прыжок, но Ник хотел, чтобы они очутились в безопасной зоне до того, как в запасных баллонах закончится кислород. Один за другим корейцы поднимались с мест, подходили к открытому люку и падали в небо. Габриель занимал ближнее к пилоту сиденье, поэтому прыгать ему предстояло последним. Он притворился, будто поправляет привязные ремни парашюта, и двинулся клюку очень медленно, чтобы во время спуска оказаться в полном одиночестве. На самом краю он промедлил еще несколько секунд, чтобы кивнуть Нику, поднял вверх большой палец и, наконец, прыгнул.
Сместив центр тяжести, Габриель перевернулся на спину и стал падать лицом вверх, чтобы не видеть ничего, кроме неба. Оно было темно-синим. С земли такого цвета никогда не увидеть. Полуночная синева с далеким, крохотным огоньком. Венера. Богиня любви. Неприкрытые участки кожи на лице стало жечь, но Габриель не замечал боли. Он сосредоточился на картине неба и абсолютной чистоте того пространства, что его окружало.
На земле две минуты занимала рекламная пауза посреди телешоу, или путешествие длиной в полмили по переполненной автостраде, или отрывок популярной песенки. В небе каждая секунда растягивалась, разбухала, как опущенная в воду губка. Пролетев сквозь слой теплого воздуха, Габриель снова оказался в холодном. Он ни о чем не думал. Мысли сами его заполняли. Все сомнения и компромиссы земной жизни испарились без следа.
Высотомер на его запястье громко запищал. Габриель опять сместил центр тяжести и перевернулся. Какое-то время он смотрел вниз, на тускло-коричневый калифорнийский ландшафт и гряду отдаленных холмов. Приближаясь к земле, он мог различать автомобили, строения и желтоватую дымку выхлопных газов, нависших над автострадой. Габриелю хотелось лететь вечно, но тихий голос у него в голове приказал потянуть вытяжное кольцо.
Габриель еще раз посмотрел в небо, пытаясь запомнить в точности, как оно выглядит, а в следующее мгновение над его головой, будто огромный цветок, раскрылся купол парашюта.
Габриель жил в западной части Лос-Анджелеса. Его дом стоял в пятнадцати футах от автострады на Сан-Диего. По ночам белая река из включенных фар дальнего света текла через перевал Сепульведа на север, а на юг, в сторону Мексики и прибрежных городков, двигался поток красных огней от задних фар. Мистер Варосян, домовладелец Габриеля, как-то раз обнаружил, что в его доме обитают семнадцать взрослых и пятеро детей. Добившись их депортации обратно в Сальвадор, он поместил объявление о сдаче дома внаем «исключительно одному жильцу». Мистер Варосян подозревал, что Габриель связан с чем- нибудь противозаконным. Может, молодой человек торговал крадеными запчастями или работал в нелегальном клубе. Однако краденые запчасти домовладельца не волновали. У него имелись свои собственные правила, и они гласили: никакого оружия, никаких наркотиков, никаких кошек.
Габриель слушал непрерывный гул автомобилей, грузовиков и автобусов, направлявшихся на юг. Каждое утро он выходил к ограде, опоясывающей задний двор дома, и проверял, что автострада оставила ему вдоль обочин. Люди постоянно выбрасывали из окон автомобилей самые разные вещи: обертки от сандвичей, газеты, пластиковые куклы Барби с начесанными волосами, сотовые телефоны, ломтики козьего сыра с откусанными краями, использованные презервативы, садовые инструменты и пластиковые погребальные урны с пеплом и черными зубами.
Стены отдельно стоящего гаража покрывали граффити местных уличных банд, а лужайка перед домом совсем заросла сорняками, но Габриель никогда не пытался привести двор в порядок, прячась за ним, как сбежавшие принцы под своими лохмотьями. Прошлым летом он попал на какую-то распродажу и купил там наклейку для бампера с надписью: «Мы прокляты навечно, а кровь Спасителя нашего – нет». Габриель
