Большею частью караван выступал только после полудня, и кто-нибудь из проводников еще оставался позади, чтобы отыскивать убегавших лошадей.
Начали таять болота. Когда мы вышли из Оймякона, они были еще крепкие и легко проходимы, а к началу июля оттаяли совершенно. Пошли дожди, и передвижение день ото дня становилось труднее. Наконец появилось множество комаров и слепней.
На берегу Таскана мы выбрали место с достаточным количеством строевого леса и с удобной площадкой для постройки большой лодки. Мы хотели построить большую лодку, которая подняла бы больше трех с половиной тонн груза, привезенного караваном. Михаил Перетолчин, наш главный судостроитель, остановился на ленском типе лодки – большая плоскодонная посудина с острым носом и кормой. Длина ее должна была равняться десяти метрам, а ширина – трем. Для лодки надо заготовить длинные доски и целый ряд упругов (шпангоутов). Для упругов Михаил отыскал среди принесенного водой леса на берегу реки подходящие кокоры (так называют корни деревьев вместе с нижней частью ствола).
Для пилки досок мы захватили с собой продольную пилу, но первый же опыт показал, что в это время года пилить лиственницу продольной пилой очень трудно: дерево слишком вязко из-за обилия смолы. Можно пилить только тополя, легкие и хрупкие, доски из которых решили ставить вперемежку с лиственничными для облегчения веса лодки. Больше половины досок пришлось вытесывать первобытным путем: дерево раскалывали вдоль клиньями и затем каждую половину обтесывали – получались две толстые доски.
Вся эта работа сейчас, в самую жаркую пору, довольно тяжела, тем более что из-за тучи комаров, которые не дают нам ни минуты покоя, приходится работать все время в сетках-накомарниках и в толстых рубашках. Давно уже стоит сухая погода. Уровень воды в реке падает, и мы каждый день с ужасом думаем о том, что до осени, может быть, нам не удастся выбраться из Таскана из-за мелководья.
На «верфи» сначала появляется большое толстое бревно – киль, к которому присоединяются вскоре изогнутые кокоры на носу и корме. Затем к ним прибиваются поперечные упруги (шпангоуты), сделанные из корней лиственницы. После этого упруги начинают обшивать досками. Потом появляются борта, и лодка почти закончена. Предстоит ее конопатить: лежа на спине, забивать паклю плоской конопаткой в пазы. После этого заваривают пазы варом и смолят лодку. Это самый ответственный момент.
Наконец наступает торжественный день 22 июля, когда лодку можно спускать. С большой осторожностью, под постоянные окрики Михаила, который боится, что слишком расшевелят лодку и лопнет вар, мы стягами спихиваем лодку со стапелей. Она соскальзывает и плывет.
К вечеру этого дня Михаил начинает опять волноваться. Вар вздувается пузырями и из-за жары плохо пристает, кроме того, в Якутске нам сделали его слишком жидким. Вода начинает выступать снизу сквозь пазы. Опять приходится вытаскивать лодку на берег и заваривать ее еще раз. И только через два дня мы наконец можем покинуть место нашей трехнедельной стоянки.
По Колыме до Средне-Колымска
Отплываем мы без проводника, потому что из-за горячей сенокосной поры никто не соглашается сопровождать нас до Средникана; якута Михаила, нашего неудачного проводника из Оротука, не было смысла везти дальше.
До самого устья Таскана проходим благополучно, сев на мель только три раза. К вечеру все препятствия реки как будто уже пройдены, и мы ночуем близ устья. Но на следующий день, едва отплыв от места ночевки, снова попадаем на необыкновенно широкий и мелкий перекат. Он тянется наискось через реку, и после того, как мы благополучно отгреблись от ее правого берега, основательно садимся на мель у левого.
Здесь нам суждено было провести весь этот день. Вскоре начинается проливной дождь, и до четырех часов вечера мы всячески стараемся протащить нашу громадную лодку через мель. Сначала поднимаем лодку стягами, потом заводим оплеухи – это две большие доски, привязанные одним концом к носу лодки, которые ставятся наискось к течению, с тем чтобы вода бросалась под лодку и поднимала ее. Ничто не помогает, и мы пробуем прорывать лопатами канаву в гальке для прохода лодки, но быстрое течение сейчас же заваливает ее снова. Наконец приходится прибегнуть к единственному верному способу – начать свозить груз на берег. После того как половина груза свезена и мы совершенно промокли, лодка наконец трогается. Пришлось остановиться тут же на берегу и сушиться у костра.
После этой ночевки мы выплыли на главный фарватер Колымы и двинулись дальше почти без приключений. От Таскана до Сеймчана Колыма течет в пределах последних восточных цепей хребта Черского. На реке довольно много островов, покрытых лесом, но долина ее сравнительно узка.
На второй день пути после Таскана по правому берегу реки в устье небольшой речки внезапно показалась палатка. Высадившись на берег, я вхожу в нее и вижу человека с большой бородой, сидящего на земле, поджав по-турецки ноги в широких черных шлепанцах. В нем очень трудно узнать геолога Ю. Билибина, которого я видел до этого в Ленинграде в городской одежде и тщательно выбритым.
Билибин со своей экспедицией приехал в предыдущем году с Охотского побережья на Колыму. Здесь его четыре партии работали зимой. Весной он отправился вверх по Бохапче, чтобы доставить сплавом по ней продовольствие, недостаток в котором зимой остро чувствовался. Бохапча, так же как и Колыма, пересекает гранитные массивы хребта Черского и образует множество порогов, поэтому сплав по ней даже по весенней воде довольно труден. Билибин уже кончал свои геологические исследования и осенью должен был выехать на Охотское побережье. Я привез ему совсем «свежие» письма, написанные в январе, но это была первая почта, которая вообще пришла к нему, с тех пор как он выехал полтора года тому назад из Ленинграда.
На следующий день у левого берега показалась тяжело нагруженная лодка с несколькими сотрудниками Билибина и двумя собаками. Люди имели очень странный вид: одеты в широкополые шляпы, высокие резиновые сапоги с раструбами на голенище, ковбойские рубашки; у некоторых на шее были повязаны яркие платки, у других головы были обвязаны цветными платками.
Вместе с рабочими прибыли две собаки – два сеттера. Мы невольно с горечью еще раз вспомнили нашу собаку, якутскую лайку Чонку, которая только вчера пропала. Она шла с нами все время – и зимой, через снег и наледи, и летом, через горы, тайгу и болота, но, когда мы построили лодку и пробовали посадить в нее собаку, она ни за что не соглашалась. Ее втаскивали в лодку на веревке, но собака вырывалась со страшным воем. Пришлось отпустить ее бежать по берегу. Каждый раз, когда лодка отходила от одного берега к другому, Чонка переплывала вслед за ней Колыму. И вот вчера Чонка бесследно пропала. Утонула ли собака, переплывая реку, или не могла нас найти и потерялась в тайге – неизвестно.
Мы угощаем приезжих рыбой. С нами ставная сеть, и почти каждый день в нее попадается несколько рыб. Как раз накануне Михаил добыл штук двадцать чукучанов. Это довольно смешная рыба, с длинной мордой и с круглым ртом, с присосками, расположенными на нижней стороне головы. Рыба эта встречается только в Северо-Восточной Сибири. Ее ближайшие родственники живут в Китае, а большое число видов – и в Северной Америке. Она принадлежит к представителям животного мира, общим для Восточной Азии и Северной Америки и доказывающим существование в области Берингова пролива твердой земли, связывавшей раньше оба материка. Хорошо, что эта рыба не успела проникнуть дальше к нам на запад, – в ней ужасно много костей!
Через два дня после встречи с Билибиным мы достигли наконец реки Средникан. На устье этой бурной речки стоит амбар и несколько палаток, а у берега – те паузки, на которых недавно Билибин приплавил продовольствие по Бохапче. Само поселение, возникшее только три года назад, находится выше по реке.
Немного ниже Средникана впадает справа большой приток Колымы – Буянда. Отсюда начинается среднее течение реки. Хребет Черского остается позади, долина расширяется, река разбивается на множество проток. Это Сеймчан – благодатное место с тучными лугами, но, как обычно, луга эти перемежаются с кочковатыми болотами и летом здесь много комаров.
Самый Сеймчан – поселение, состоящее из двух десятков юрт, раскиданных далеко в стороне от реки на лугах и у маленьких озер поймы. Среди них заброшенная церковь и бывший дом священника, используемый теперь под склад для кооперативных товаров.
Мы задерживаемся в Сеймчане, чтобы поставить на свою лодку брезентовый верх, который избавил бы нас от необходимости ежедневно терять время на разбивку палаток. Кроме того, ставим мачту и налаживаем парус, чтобы облегчить плавание в нижней части реки, где предстоит плыть по большим плесам с тихим течением и с сильными ветрами. Уже в Средникане досужие болтуны пугали нас, что вниз по
