сияние сводит и заводит свои бледные цветные занавески. Снег хрустит под ногами. Мы собираемся в палатке, сидим у печки и ждем, пока сварится обед. Вот и день прошел. Проходит второй – саней нет.
На третий мы начинаем волноваться – не засел ли где-нибудь Яцыно, сломав сани? Четвертый день, несмотря на сложившуюся в экспедициях привычку ждать, мы проводим в беспокойстве. Сидя здесь, мы ничего не можем сделать: Чаунская культбаза далеко. Но придется, по-видимому, на днях идти на лыжах по следу и искать место аварии.
Только 2 февраля к вечеру слышим знакомый звук, и на равнине показывается узкий силуэт саней. Вот они близко, кажется, все в порядке. Но сидящий за водителем человек не похож на Курицына. И в самом деле, из саней вылезает бесстрастный Укукай.
Оказывается, что двое суток подряд сани не могли выйти из-за пурги. А вчера Яцыно дважды выезжал из Чауна с Курицыным и оба раза, сбившись с дороги в пурге, должен был возвращаться обратно: в Чаунской равнине в пургу не видишь ни гор, ни мерзлотных холмов, а компас на санях из-за ударов о заструги прыгает как бешеный, и полагаться на него опаснее, чем на встречного зайца.
Пришлось опять попросить Укукая, чтобы он указал дорогу, а Курицына оставить дома, так как вместе с запасом горючего сани не могли поднять троих.
3 февраля, оставив Денисова с Укукаем разбирать аварийный мотор, мы уезжаем на малых санях на юго-восток. Снова погода мало благоприятна для поездки: низкая облачность и туман, который сидит на горах. Я хочу пройти между двумя гранитными горами – Керпунг и Гитойхын, выдвигающимися в равнину, и проникнуть в дальние горы, расположенные уже по краю Анадырского плато.
Этот район особенно интересен для геолога: здесь проходит граница между двумя областями различного геологического строения – между лавовыми покровами Анадырского плато и более древними породами Чукотского хребта.
Но и обе горы, между которыми нам надо пройти, и вся равнина закрыты туманом. Только слабая разница в интенсивности света, светлое пятно на юго-востоке позволяют догадаться, что там должен быть перевал. И мы мчимся к этому перевалу. Мчимся, несмотря на туман, потому что наш мотор на малых оборотах начинает замерзать и надо идти с большой скоростью. У малых саней входящий в мотор воздух нагревается отработанным воздухом из двух цилиндров, а в больших санях позднейшей модели – из четырех. Поэтому большие сани при 40 градусах мороза оказались более пригодными.
Но мчаться так – не очень безопасно. Хорошо, что пока из тумана навстречу выбегают только заструги, о которые непрерывно ударяются лыжи. А если покажется овраг, русло речки, обрыв, успеем ли повернуть?
Справа идет черная полоска – это кусты вдоль речки, которая течет с перевала, как было видно издали. Судя по расстоянию, мы должны быть уже на этом перевале – это широкая и плоская седловина, равнина, перегибающаяся затем на юг, к притоку реки Алькаквунь. Но внезапно из тумана выдвигается группа черных гор, между ними темнеет узкая долинка, которая как будто идет вниз в нужном нам направлении. Нам не остается ничего другого, как углубиться в нее. Долинка все более суживается; справа тянется овраг, слева – крутой склон; если упремся в тупик, мы не сможем даже повернуть назад. А между тем по ходу саней видно, что это не спуск, как казалось в тумане, а подъем. В какую щель мы залезли? И как из нее вылезти?
Но судьба сжалилась над нами. Щель открылась в соседнюю долину, более широкую, начался пологий спуск, туман немного рассеялся, и мы увидели впереди окраину тех гор, куда мы стремились. А сзади оказался гранитный массив, в который мы забрели, уклонившись слишком вправо. В ясный день мы бы никогда не решились заехать на аэросанях в эти горы.
У подножия гор остановились возле жалких кустиков, поставили маленькую палатку – специальную палатку для пурги с вшитым дном и круглым, затягивающимся входом, изготовленную по моему рисунку в Певеке. Но погреться в ней нам не удалось: кустов оказалось очень мало, так что результат выкапывания не оправдывал труда, а бензин и керосин надо было экономить.
Мы горько пожалели, что из-за тяжести груза пришлось оставить в Чауне внутренний чехол этой палатки, сделанный из толстого сукна.
Сидим тесным кружком, прижавшись друг к другу, у пустой железной печки, в которую бьет пламя паяльной лампы (наиболее экономный способ использовать ее тепло), и я с завистью слушаю рассказ Ковтуна и Яцыно, как они у горы Наглойнын в январе отсиживались в этой суконной палатке во время пурги и под половым брезентом даже таял снег – так было тепло. Сейчас у нас не только не тает снег, но стенки палатки быстро покрываются толстым слоем инея. Паяльная лампа – слабая грелка в тонкой палатке при 40 градусах мороза. Когда готов суп и его разливают по тарелкам, то сквозь густой пар, наполнивший палатку, нельзя различить людей.
Но как ни жаль, а экономия в весе всегда будет сурово управлять нами, и если придется выбирать между теплой палаткой и банкой бензина, то всегда возьмешь последнюю.
У этих гор мы стояли две ночи. Погода опять гнусная: низкая облачность, пурга при 30 градусах мороза. Я с трудом делаю экскурсию по горам: когда идешь навстречу пурге, приходится закрывать все лицо шарфом, чтобы не остаться без носа. Но бедный Ковтун страдает еще больше: ему нужна ясная погода для съемки; он обычно забирается на высокую вершину и рисует окрестные горы. А сегодня не видно ни гор, ни даже подножия их. Зато следующий день – чудесный, ясный, морозный. Все кругом сияет, мы можем пройти на санях назад прямо через плоскую седловину и только удивляемся, куда мы залезли третьего дня в тумане. С горы, где мы были тогда, сейчас спускаются черные точки – это чукчи кочуют вдоль гор на восток.
На стане у холмов Нгаунако Денисов с гордостью показывает нам результаты разборки мотора: поршень с прорванным дном, расшатанную зубчатую передачу. Один из поршней был отлит плохо, и от напора газа вырвало дно. Но у нас с собой всегда есть запасной поршень, мы не задержимся здесь долго.
7 февраля, через десять дней после случайной остановки, мы покидаем грустные холмы Нгаунако. За это время мороз значительно усилился: сегодня ночью уже 49 градусов. С каждым днем падает температура, и исчезают надежды на использование аэросаней для геологической работы. Наши исследования требуют остановки у встречных утесов и осыпей, а в такие морозы сани задерживать нельзя, потому что на малых оборотах мотор может замерзнуть. Во время морозов снег становится сыпучим, как песок, и не скользким; к этому добавляется еще много неудобств: исключительная трудность работать с металлическими предметами при низких температурах, опасность перехода через долины речек с плохо засыпанными снегом руслами и оврагами и т. п. Все это приводит меня к заключению, что геологическую работу во время февральских морозов в глубине страны, в горах, лучше провести на оленях, а сани вернуть пока в Чаунскую культбазу.
Укукай говорит, что чукчи с оленями стоят километрах в шестидесяти – восьмидесяти к юго-западу, в равнине на притоке Чауна реке Мильгувеем. Там мы достанем оленей, чтобы доехать до других чукчей, которые кочуют на склоне Анадырского плато. Для меня и Ковтуна нетрудно найти несколько легковых нарт, на которых мы быстро можем сделать маршрут в глубь плато.
Мешает одно обстоятельство: у нас осталось очень мало продовольствия, керосина и бензина; для поездки в горы нельзя выделить достаточного запаса продуктов для нас с Ковтуном и горючего для примуса. Нет также и утепленной палатки, а провести двадцать дней в легкой палатке без топлива (кустов там нет) очень тяжело.
Но если вернуться сначала в Чаунскую культбазу, потом ехать к чукчам, пройдет опять два-три дня. А если будет пурга? Нет, лучше отправиться с тем запасом, который есть у нас. У чукчей мы всегда достанем оленье мясо, а к холоду нам не привыкать. Промедление на несколько дней для нас было невозможно: уже 1 марта мы должны вернуться в Чаунскую культбазу, чтобы ехать на оленях на Большой Анюй.
С удовольствием покидаем мы стан у холмов Нгаунако. Но выехать не так просто: хотя с ночи немного потеплело, но все же сегодня 46 градусов мороза и нагревание моторов продолжается полтора часа. А палатка за десять дней стоянки покрылась изнутри толстым слоем льда, и если мы ее снимем сразу, то она сломается по всем сгибам. Сначала надо ее осторожно обскоблить и обить, потом греть примусами и паяльными лампами. Несмотря на продолжительное нагревание, мы никак не можем довести ее до сухого состояния; давно пора выезжать – светло, и моторы нагрелись, и механики ругаются; скрепя сердце приходится сложить палатку, слыша с ужасом, как она при этом хрустит. Для настоящего путешественника палатка – любимое дитя, и он бережет ее как зеницу ока, особенно ее кровлю: если в кровле появятся
