Випон указал точку в ста милях от Коросты, у самого обреза карты на севере:
— Кажется, они возвращаются в Святилище через Коросту.
— Похоже на то. Но это очень рискованно — вести армию, пусть даже такую маленькую, как эта, через Коросту летом.
— В твоем плане это не было предусмотрено?
— Это именно то, что предусмотрено в моем большом плане: должно выглядеть так, будто они направляются в Коросту через Гессельский лес, чтобы вы постарались оказаться там первыми и ждать, когда они сами на вас выйдут. Но, войдя в лес, они повернут на запад, перейдут реку вот здесь, по Стамфордскому мосту, и направятся в форт Эрролл на западном побережье, вот здесь. Флот, который сжег Маленький Мемфис, заберет их из гавани.
А если это не удастся — как я вычитал в библиотеке, у берега здесь довольно мелко, — в случае необходимости они смогут использовать весельные лодки. Даже если погода не будет благоприятствовать и флот запоздает, стоит им миновать Зияющую Щель, — он показал этот горный проход на карте, — и несколько сотен Искупителей легко смогут в течение многих дней сдерживать даже большую армию.
Випон так долго смотрел на него, не произнося ни слова, что Кейл почувствовал себя неуютно и начал злиться. Он чуть было уже не заговорил сам, но тут Випон задал ему вопрос:
— Неужели ты думаешь, что я поверю, будто человека твоего возраста, сколько тебе там, могут попросить разработать подобный план наступления и потом будут действовать в строгом соответствии с ним? Придумал бы что-нибудь более правдоподобное.
Сначала на лице Кейла появилось непроницаемое выражение, бесстрастное, как у мертвеца, и Випон уже было пожалел о своей откровенности, припомнив ледяной восторг, с каким этот парень прикончил Соломона Соломона. «Он больной, это точно», — подумал Випон. Но тут Кейл рассмеялся, а точнее, издал веселый лающий звучок:
— Вы видели в Гетто, как ростовщики играют в шахматы?
— Да.
— Там много пожилых игроков, но есть и дети, причем гораздо моложе меня. Один из этих мальчишек всегда выигрывает, даже старик Равнин, ну, тот, с косичками, бородой и в смешной шляпе, не может его победить. Так вот Равнин говорит…
— Равнин? Ах, да, понимаю — Раввин.
— О, вот оно как. А я-то гадал, что бы это значило… Ну ладно, Раввин там или Равнин, этот старик говорит, что шахматы — дар, ниспосланный Богом, чтобы помочь нам постичь его небесный замысел, и этот малыш, который и читать-то толком не умеет, есть знак — чтобы мы уверовали в порядок, на котором зиждется все. У меня лично два дара: я могу убивать людей так же легко, как вы разбиваете тарелку, и еще я могу, глядя на карту или стоя на месте будущего сражения, сказать точно, как атаковать или защитить его. Мне это дано так же, как умение играть в шахматы тому пареньку из Гетто. Хотя подозреваю, что мой дар — не от Бога. Не верите — тем хуже для вас.
— И как бы ты их остановил? — спросил Випон и, помолчав, добавил: — Если бы захотел?
— Во-первых, я бы не позволил им дойти до Зияющей Щели, иначе они окажутся недосягаемыми. Но мне нужна более крупномасштабная карта вот этой территории: отсюда досюда, — он обвел пальцем фрагмент приблизительно в двадцать квадратных миль, — и два-три часа времени, чтобы подумать.
Поверить этому странному существу или оставить его в покое? Когда наступает критический момент, в одном случае из двух самое лучшее — ждать. Это была любимая шутка отца Випона. «Просто ничего не делай, — говорил он, — стой на месте».
— Подожди в соседней комнате, я сам принесу тебе карты, — сказал Випон. — И держись подальше от окон.
Кейл встал и направился в личный кабинет Випона, однако, когда он уже закрывал за собой дверь, Випон окликнул его:
— Резня тоже была частью твоего плана?
Странное выражение появилось на лице Кейла, но, что бы оно ни означало, это не было обидой.
— А вы как думаете? — тихо спросил он и закрыл дверь.
Випон посмотрел на брата:
— Ты не проронил ни слова.
ИдрисПукке пожал плечами:
— А что было говорить? Ему надо либо верить — либо не верить.
— А ты веришь?
— Я верю не ему, а в него.
— И в чем разница?
— Он постоянно лжет мне, потому что не может позволить себе рисковать больше, чем он вынужден. Чрезмерная скрытность порой оборачивается ошибкой, но он ее постоянно повторяет.
— Лично я не уверен, что это такая уж ошибка.
— Понятное дело, ты ведь такой же скрытный, как Кейл.
— А что ты думаешь об этом конкретном случае?
— Он говорит правду.
— Согласен.
Приняв решение ввязаться в бой, Випон все более настойчиво и нетерпеливо желал увидеть план Кейла, однако разработка его заняла не три часа, а три дня.
— Вы хотите, чтобы план был хорошим или чтобы он появился немедленно? — отвечал Кейл на требования Випона показать ему хоть наметки.
Если Випон проявлял нетипичную для такого хладнокровного мыслителя, как он, нетерпеливость, то только потому, что был глубоко расстроен гибелью жителей деревни и тем, как расправа над ними перекликалась со странными сообщениями нескольких Антагонистов — беженцев с севера. Что-то в этой перчатке Брзицы — изысканные стежки и то, с каким мастерством лезвие было вделано в кожу, — особенно действовало ему на нервы, словно все зло и мстительность мира физически воплотилось в ней. Випон чувствовал себя не в своей тарелке, потому что считал себя человеком отнюдь не сентиментальным, почти циником и уж точно пессимистом. Он был уверен, что люди уже мало чем могут его удивить, и редко ошибался в своих ожиданиях. Для него не было новостью, что в мире существуют убийства и жестокость. Но эта перчатка свидетельствовала о чем-то настолько ужасном, что это невозможно было даже представить, словно ад, в который он давно уже не верил, считая его страшилкой для детей, отправил на землю своего посланника не с рогами и раздвоенными копытами, а в образе искусно сработанной перчатки.
В вопросах военной тактики Випону было трудно влиять на Матерацци, которые до истерики ревниво защищали свое исключительное превосходство в этой области. Випон не был военным и был политиком, что представляло собой два равных повода для подозрений. Существовала и еще одна проблема: здоровье Маршала Матерацци неумолимо ухудшалось; неприятная болезнь горла переросла в изнурительную грудную инфекцию, и он все реже и реже находил в себе силы появляться на бесчисленных совещаниях, где обсуждались планы кампании. Випону приходилось теперь иметь дело с новой, пусть и временной, реальностью. Тем не менее он справлялся с ситуацией, пуская в ход свое незаурядное искусство политика. Когда разведчики Матерацци потеряли след армии Искупителей в Гессельском лесу, особой тревоги поднимать не стали, учитывая, что существовал лишь один проход в Коросту, где ее и следовало спокойно ожидать.
Именно тогда Випон тайно встретился с заместителем главнокомандующего, коим являлся Маршал, фельд-генералом Амосом Нарциссом и сообщил ему, что, согласно донесениям его личных информаторов, Искупители имеют совсем другие намерения, но что сам он, по разным сложным причинам, не хотел бы светиться в этом деле. А вот если бы Нарцисс представил эту информацию военному совету Матерацци от своего имени, это, равно как и план сражения, который Випон тоже мог бы предложить на суд фельд- генерала, если тот пожелает, снискало бы ему большую славу.
Випон понимал, что Нарцисс обеспокоен. Фельд-генерал не был дураком, но и талантами не блистал, он был не более чем компетентным военачальником, которого очень тревожило то, что в силу слабого
