ужаса.
— Успокойся. С тобой все в порядке.
Вытаращив глаза, объятый страхом, Конн попытался отползти от Кейла, но закричал от боли.
— Я бы на твоем месте лежал смирно, — сказал Кейл. — У тебя бедро сломано.
Несколько минут, пока ужасная боль в ноге постепенно утихала, Конн молчал, потом спросил:
— Что произошло?
Кейл рассказал ему. Когда он закончил, Конн снова долго молчал, потом произнес:
— Весь ужас в том, что я ни одного даже не видел… я имею в виду Искупителей. Ни одного. Вода есть?
Полная беспомощность и физические муки Конна, его плачевное состояние начали вызывать у Кейла одновременно и жалость, и раздражение.
— Перед тем как мы вошли в лес, я видел дым. Помнится, вчера я слышал, что здесь поблизости есть какая-то деревня. Постараюсь вернуться как можно быстрей.
Он снял с лошади всю броню и срезал сколько смог кольчужную подкладку на спине и боках, потом вывел лошадь на тропу. Оседлав ее, Кейл погладил лошадь по голове.
— Спасибо, — сказал он ей и двинулся в путь.
35
Не прошло и трех часов, как местный крестьянин подобрал Конна Матерацци, привез к себе, уложил в постель и неподвижно закрепил ему ногу с помощью четырех дощечек из орешника, стянутых восемью кожаными ремешками. Весь тот час, что ушел у Кейла, чтобы выпрямить ногу Конна, тот жалобно стонал, не приходя в себя, и к концу операции побелел настолько, что, казалось, никогда уже и не придет.
— Остриги ему волосы, — сказал крестьянину Кейл, — и закопай доспехи в лесу на случай, если придут Искупители. Скажи им, что он — твой работник. Если мне удастся добраться до Мемфиса, за ним пришлют. Они тебе заплатят. Если нет, он сам с тобой расплатится, когда оклемается.
Крестьянин посмотрел на Кейла:
— Оставь свои советы и свои деньги при себе, — с этими словами он вышел, оставив их наедине.
Вскоре Конн очнулся. Они долго смотрели друг на друга.
— Теперь я припоминаю: я попросил тебя о помощи.
— Да.
— Где мы?
— На ферме, в двух часах езды от того места, где была битва.
— Нога болит.
— Она в таком положении будет недель шесть. И еще не факт, что правильно срастется.
— Почему ты меня спас?
— Не знаю.
— Я бы для тебя этого не сделал.
Кейл пожал плечами:
— Никогда не знаешь, что будет, пока оно не случится. Так или иначе, я это сделал — и все.
Некоторое время оба молчали.
— Что ты собираешься делать теперь?
— Утром поеду в Мемфис. Если доберусь, пошлю кого-нибудь за тобой.
— А потом?
— А потом заберу своих друзей и уеду куда-нибудь, где военные не такие безмозглые. Никогда не думал, что можно проиграть сражение, имея такую позицию. Если бы не видел собственными глазами, не поверил бы.
— Мы больше не сделаем такой ошибки.
— А почему ты думаешь, что у вас будет еще один шанс? Принцепс не станет торчать на холме Силбери, любуясь на себя в зеркало, он будет гнать вас пинками под зад до самых мемфисских ворот.
— Мы перегруппируемся.
— Кто это — мы? Трое из каждых четырех Матерацци мертвы.
Возразить было нечего. Жалкий, несчастный, Конн молча лежал с закрытыми глазами.
— Лучше бы я умер, — произнес он наконец.
Кейл рассмеялся:
— Ты бы уж как-нибудь определился — утром ты говорил совсем другое.
Вид у Конна стал еще более удрученный, если это было возможно.
— Я не неблагодарный, — пробормотал он.
— Не неблагодарный? — переспросил Кейл. — Следует ли это понимать так, что ты мне благодарен?
— Да, я тебе благодарен. — Конн снова закрыл глаза. — Все мои друзья, мои родственники, мой отец — все они мертвы.
— Вероятно.
— Наверняка.
Поскольку это конечно же было правдой, Кейл не нашел что еще сказать.
— Тебе лучше поспать. Все равно тебе ничего не остается, как выздороветь и постараться отомстить Искупителям каким угодно образом. Помни: месть — это лучшая месть.
Высказав эту мудрость, он ушел, предоставив Конна Матерацци его невеселым мыслям.
На следующее утро с рассветом он уехал верхом, не сочтя нужным попрощаться с Конном. Он и так, по его мнению, сделал для него более чем достаточно и теперь даже немного стыдился того, что рисковал жизнью ради человека, который, по его собственному признанию, не сделал бы для него того же самого.
Ему припомнилось то, что сказал ему как-то ИдрисПукке, когда они при лунном свете сидели возле дома в «Кронах»: «Никогда не повинуйся первому импульсу: он может оказаться благородным».
Тогда Кейл подумал, что это очередная черная шутка ИдрисаПукке. Теперь он понимал, что тот имел в виду.
Несмотря на желание поскорей добраться до Мемфиса, чтобы убедиться, что с Арбеллой Лебединой Шеей все в порядке, Кейл направился на северо-восток, обходя город по широкой дальней дуге. На ближнем направлении наверняка рыскало слишком много Искупителей и Матерацци, и никто из них особо не утруждал себя выяснением, кого именно он убивает. Кейл старался избегать городов и деревень, еду покупал на удаленных хуторах, встречавшихся на пути. Но как бы ни были те изолированы, вести о великом сражении облетели и их, хотя одни слухи сообщали о славной победе, другие — о равно бесславном поражении. Кейл говорил, что ничего не знает, и быстро уезжал.
Только на третий день он повернул на запад, направился к Мемфису и выехал на Аггерскую дорогу, которая вела от Сомхети к столице. Дорога была пустынна. Целый час Кейл наблюдал за ней, сидя на дереве, и поскольку за все это время ничего не произошло, решил рискнуть и поехать по ней прямиком. Но чем ближе подъезжал он к Мемфису, тем больше им овладевали сомнения. И действительно, это оказалось его третьим неверным расчетом за последние четыре дня. Десять минут спустя из-за крутого поворота внезапно появился патруль Матерацци — у Кейла уже не было времени бежать. По крайней мере, это были не Искупители, и Кейл не без удивления, но с некоторым облегчением узнал их командира — это был капитан Альбин. Хотя, что делал здесь глава секретной службы Матерацци, было непонятно. Удивление, однако, сменилось тревогой, когда Альбин и двадцать его подчиненных достали оружие. Четверо из них были конными лучниками, наконечники их стрел целились прямо в грудь Кейла.
— В чем дело? — спросил он.
— Послушай, мы здесь ни при чем, но ты арестован, — сказал Альбин. — Не дергайся, будь хорошим мальчиком. Мы собираемся связать тебе руки.
Кейлу ничего не оставалось, как повиноваться. Может, Маршал рассердился, что я оставил Арбеллу
