что он не может нам помочь, Лкетинга ответил, что он всегда знал, что этот человек плохой. Видимо, он забыл, сколько раз пастор выручал нас из беды.
Лкетинга и юноша вели торговлю, а я все утро спала. Мне было плохо. Сахар раскупили уже к полудню, и мне стоило огромного труда удержать мужа, который хотел поехать на сломанном автомобиле за оставшимся сахаром. Вечером Джулиани прислал к нам своего сторожа, который сказал, чтобы мы привезли ему машину. Я обрадовалась, что он передумал, и отправила к нему Лкетингу, потому что сама как раз что- то готовила. В семь часов мы закрыли магазин, а Лкетинга еще не вернулся. Зато у двери ждали два незнакомых мне воина. Я уже поела, когда он наконец пришел. Он сказал, что заходил к маме, чтобы проведать своих животных. Радостно рассмеявшись, он протянул мне мои первые два яйца: со вчерашнего дня моя курица начала откладывать яйца. Теперь я могла расширить свое меню. Я приготовила гостям чай и, вконец измученная, забралась в кровать под москитную сетку.
Трое мужчин ели, пили и болтали. Я периодически засыпала. Ночью я проснулась вся в поту. Мне безумно захотелось пить. Мужа рядом не было. Я не знала, где лежит фонарь. Я выбралась из-под одеяла и сетки и направилась к канистре с водой. По пути я обо что-то споткнулась. Прежде чем я успела сообразить, что это было, я услышала хрюканье. Окаменев от ужаса, я спросила: «Дорогой?» В луче фонаря, который я наконец нашла, я распознала три силуэта, которые лежали на полу и спали. Одним из них был Лкетинга. Осторожно переступив через мужчин, я подошла к канистре с водой. Даже когда я вернулась в постель, мое сердце еще колотилось как бешеное. Осознав, что в комнате посторонние, я в ту ночь больше не сомкнула глаз. Утром меня бил такой озноб, что я не могла выбраться из-под одеяла. Лкетинга приготовил всем чай, и я очень обрадовалась горячему напитку. Мужчины от души смеялись над ночным приключением.
В тот день юноша торговал один, потому что Лкетинга ушел с двумя воинами на какую-то церемонию. Я осталась в постели. Днем к нам зашел пастор Роберто и принес оставшиеся четыре мешка сахара. Я вышла в магазин, чтобы поблагодарить его. При этом я заметила, что у меня кружится голова. Я поспешила в свою комнату и снова легла. Мне не нравилось, что юноша торгует один, но я была слишком слаба, чтобы его контролировать. Через полчаса после завоза сахара в магазине, как обычно, началась суматоха. Я просто лежала в постели. Заснуть под такой шум было невозможно. Вечером мы закрыли магазин, и я осталась одна.
Я бы с удовольствием пошла к маме, но меня снова знобило. Для себя одной готовить не хотелось, и я легла под москитную сетку. Комаров было еще очень много, и они были на редкость злые. В ту ночь у меня было несколько приступов озноба. Мои зубы стучали так, что я думала, меня слышно в соседней хижине. Почему Лкетинга не идет домой? Ночь никак не кончалась. Меня знобило, а потом сразу кидало в жар. Мне захотелось в туалет, но выходить на улицу одна я не решилась. Не видя другого выхода, я воспользовалась кружкой для воды.
Рано утром в дверь постучали. Я спросила, кто там, потому что торговать не хотела. В ответ я услышала голос любимого. Он сразу заметил, что что-то не в порядке, но я его успокоила, потому что не хотела снова обращаться за помощью в миссию.
Он весело рассказал мне о свадебной церемонии одного из воинов и сообщил, что примерно через два дня мимо нас проедет ралли «Сафари». Несколько водителей должны были приехать уже сегодня, чтобы опробовать дорогу на Вамбу. Мне в это верилось с трудом, но, несмотря на ужасное самочувствие, я порадовалась вместе с Лкетингой. Вскоре он ушел посмотреть, как там наш автомобиль, но тот был еще не готов.
В два часа дня я услышала жуткий шум. Я так долго добиралась до входа в магазин, что, дойдя до него, увидела только огромное облако пыли. Мимо нас промчался первый водитель, совершавший пробный заезд. Вскоре половина жителей Барсалоя уже стояли на улице. Через полчаса мимо промчался второй, а вслед за ним третий автомобиль. Это было очень странное ощущение – здесь, на краю света, в совсем другом временном измерении, увидеть такое торжество цивилизации. Мы ждали долго, но на сегодня представление закончилось. Это были пробные заезды. Через два дня здесь должно было проехать больше тридцати машин. Я очень радовалась такому приключению, хотя все еще лежала в постели, мучимая лихорадкой. Лкетинга приготовил мне еду, но от одного взгляда на нее мне стало плохо.
На следующий день мое состояние резко ухудшилось. Я то и дело теряла сознание. Уже несколько часов я не чувствовала ребенка. Меня охватила паника, и, рассказывая об этом мужу, я не сдержалась и разревелась. Перепугавшись, он ушел и вернулся с мамой. Она стала ощупывать мой живот и при этом постоянно говорила со мной. Ее лицо стало мрачным. Плача, я спросила у Лкетинги, что с моим ребенком, но он с беспомощным видом сидел рядом и разговаривал только с мамой. Наконец он объяснил, что, по мнению мамы, на меня обрушилось злое проклятие, от которого я и заболела. Кто-то хотел убить меня и ребенка.
Они спросили, с какими людьми я в последнее время общалась, не приходили ли в магазин сомалийцы, не прикасались ли ко мне старики, не плевали ли они на меня, не показывал ли мне кто-нибудь черный язык. Вопросы сыпались на меня градом, и от страха я едва не впала в истерику. В моей голове стучала только одна мысль: мой ребенок мертв!
Мама ушла, пообещав привести хороших врачей. Не знаю, сколько времени я пролежала, обливаясь слезами. Открыв глаза, я увидела склонившиеся надо мной шесть или восемь морщинистых лиц. То были старейшины, мужчины и женщины. Окружив меня, старики повторяли: «Енкаи, енкаи!» Каждый из них растирал мне живот и что-то бормотал. Мне все было безразлично. Мама поднесла к моим губам стакан с жидкостью, которую следовало выпить одним залпом. Напиток был обжигающе острым, и мое тело охватила дрожь. В тот же момент я почувствовала два-три подергивания в животе и испуганно схватилась за него. Перед глазами все закружилось. Я видела только склоненные надо мной старые лица, и мне хотелось умереть. Мой ребенок был еще жив, но теперь он точно умер, подумала я и закричала: «Вы убили моего ребенка! Дорогой, они убили нашего ребенка!» Я почувствовала, как меня покидают последние силы и воля к жизни.
Снова на мой живот опустились десяток рук, которые начали натирать и сжимать его; при этом старики громко молились и пели. Вдруг живот немного поднялся, и я почувствовала внутри небольшое подергивание. Сначала я решила, что мне почудилось, но подергивание повторилось еще несколько раз. Должно быть, старики его тоже почувствовали, потому что молитвы стали тише. Когда я поняла, что мой ребеночек жив, меня пронзила сильнейшая воля к жизни. А я-то думала, что утратила ее безвозвратно. «Дорогой, пожалуйста, сходи к отцу Джулиани и расскажи ему обо мне. Я хочу в больницу».
Крылатый врач
Вскоре к нам пришел Джулиани. Он с ужасом посмотрел на меня, коротко переговорил со стариками и спросил, на каком я месяце. «Начало восьмого месяца», – вяло ответила я. Он сказал, что попробует связаться по радио со службой санитарной авиации. После этого он ушел, за ним ушли и старики. Осталась только мама. Я лежала в постели мокрая от пота и молилась за себя и ребенка. Больше всего на свете я хотела сохранить этого малыша. Мое счастье зависело от жизни этого крошечного создания.
Вдруг я услышала гул двигателя, не автомобильного, а от самолета. Среди ночи здесь, в деревне, появился самолет! Снаружи послышались голоса. Лкетинга вышел на улицу и вернулся очень взволнованный. Самолет! Джулиани пришел и сказал, чтобы я взяла только самое необходимое и скорее села в самолет, потому что взлетная полоса будет освещена недолго. Они помогли мне встать с кровати. Лкетинга упаковал мои вещи и дотащил меня до самолета.
На улице было светло, как днем. Джулиани зажег гигантский прожектор. Справа и слева от гладкого участка дороги сверкали факелы и керосиновые лампы. Далее путь отмечали огромные белые камни. Белый пилот помог мне забраться в самолет. Он махнул моему мужу, приглашая его на борт. Лкетинга стоял внизу и беспомощно смотрел на нас. Он хотел полететь со мной, но не мог преодолеть свой страх.
Мой бедный любимый! Я успела только крикнуть ему, чтобы он оставался здесь и следил за магазином, как дверь закрылась. Мы тронулись с места. Впервые в жизни я летела на таком маленьком самолете, но чувствовала себя в полной безопасности. Примерно через двадцать минут мы уже парили над госпиталем Вамбы. Здесь тоже все было освещено, несмотря на наличие огромной взлетной полосы. После приземления я увидела двух медсестер, поджидавших меня с креслом-каталкой. Поддерживая живот, который заметно сполз вниз, я с трудом выбралась из самолета. Меня повезли к госпиталю, и мне снова стало так тоскливо, что я разрыдалась. Не помогали даже утешительные слова медсестер, напротив, от них я зарыдала еще отчаяннее. В госпитале меня ждала швейцарская женщина-врач. Она выглядела озабоченной, но тоже
