У Крис уже битком набито, в прихожей целый ворох курток. Музыка так гремит, что басы проникают сквозь стены и даже сквозь одежду Гвен.
— Наконец-то! — восклицают Крис и Лори, когда она появляется на кухне.
Мать Крис готовит пунш на апельсиновой газировке и соке грейпфрута. Все девушки, как положено в такую ночь, в черном. Даже блондинка Крис надела черный ведьминский парик.
— Ты потрясающе выглядишь, — отмечает Лори.
— Думаешь?
Гвен не уверена. Ах, ей бы научиться без стеснения воспринимать комплименты, распрощаться со своей вечной зажатостью…
Мать Крис закончила с закуской и напитками и удаляется в дальнюю комнату, ибо обещала дочери не стеснять своим присутствием их вечеринку. Не успевает за ней закрыться дверь, как Алекс Махони (новый, с недавних пор, бойфренд Лори) достает литр виски — «подкорректировать» пунш. Всех искренне веселит хитроумный план набраться-таки под завязку. За исключением Гвен; она смотрит на Хэнка, входящего через заднюю дверь. Лицо с мороза в румянце, листочки прилипли к светлым волосам. На нем поношенное черное пальто (одно из тех как пить дать, что перестал носить Холлис), джинсы, чистая белая рубашка. Гвен уже неплохо его знает: он, конечно, сам гладил рубашку, тщательно и очень осторожно (не дай бог прожечь!), потому и опоздал. И Гвен любит его за это еще больше.
— Вот и ты, дружище, — приветствует его Алекс, протягивая стакан. — Этот пунш, поверь, тебя проймет.
Хэнк понимающе усмехается в ответ, но ставит стакан на стол и идет к Гвен.
— Прекрасно выглядишь, — наклонившись, шепчет он.
— Спасибо.
Ей удалось! Она сумела выслушать комплимент, не конфузясь. А раз так, то все теперь может случиться. Сегодня — словно ночь ее мечтаний. Гвен обвивает Хэнка руками. Он — единственный. Была ли она когда-нибудь в своей жизни счастливее, чем теперь, когда танцует с ним или, сидя на подлокотнике кресла, смотрит, как он метает дротики в мишень? К полуночи Гвен готова уходить. Они хотят пойти на озеро Старой Оливы и остаться нам наедине. Кроме того, компания, хлебнув ядреного «пунша», становится все более несносной. Самое время уйти.
— А знаете, что у нас следующим номером программы? — интригующе спрашивает Алекс. — Глухая топь.
— О!
Кто-то заухал, словно привидение. Рассмеялась девушка, коротко и нервно.
— Я серьезно. Захватим парочку красных петард и ка-ак…
— Неужто будем выкуривать Труса? — звучит предположение.
— Кишка тонка! — дразнится Крис.
Смеются.
— Не буди… Труса, пока тихо, — переиначивает пословицу кто-то осторожный.
Гвен, морщась, слушает все это, а затем поворачивается к Хэнку — сказать, какие же великовозрастные балбесы эти парни. Но его уже нет. Ни в комнатах, ни в кухне, ни в прихожей.
— Видела Хэнка? — спрашивает она Лори, а потом по очереди всех, кто попадается ей на пути.
Никто не видел. Гвен в смятении. Будто в те пару минут, когда она отвернулась от него, все пошло не так. Схватив куртку, она выбегает на улицу. Оставил ее на вечеринке, ушел, не попрощавшись, — что все это значит? Почему он там, за два квартала, идет по улице так быстро, что черное пальто развевается за ним плащом?
Гвен бежит изо всех сил и, догнав, с досады бьет кулачком прямо в спину.
— Как ты мог? — кричит она сквозь слезы. — Так-то ты поступаешь с теми, о ком обещал всегда заботиться? Уходишь, бросаешь?
Хэнк бледен. Посреди темной улицы не угадать выражения его лица. Вдруг Гвен понимает, что не только у нее на глазах слезы.
— Что случилось?
— Трус, — произносит Хэнк.
— Тот мужик в Глухой топи, которого они собрались пугать?
— Это мой отец.
Они молча идут сквозь город. Два-три запоздалых вымогателя сластей обзванивают двери, но большинство уже разбрелись по домам спать. Восходит серп луны, однако ночь по-прежнему необычно темна. Хэнк, руки в карманах, идет так быстро, что Гвен еле поспевает. Первоначальный план отброшен, они не на озеро идут — куда уже перебрались, ища уединенности и романтики, десятки парочек с вечеринок, — а берут курс на холм.
— Разве твоя вина, что ты сын Алана?
Хэнк улыбается, но как-то безотрадно.
— В самом деле? Тогда почему мне так хреново?
— Может, он не такой плохой, как говорят.
Хэнк не желает это обсуждать и еще больше ускоряет шаг. Они опять идут молча, в тишине, тарой нужной сейчас им обойм. Вот и дом на Лисьем холме. Хэнк останавливается.
— Я устал. Увидимся завтра.
Для ожиданий Гвен в отношении «ночи сбывшихся мечтаний» это чересчур. Мечта разрушена, убита. Нет, так просто домой она не вернется!
— Ну и двигай, если уж так хочется! А я не побоюсь прогуляться в Глухую топь.
Девушка круто разворачивается и уходит, не думая о безрассудности своего поступка (она не очень даже понимает, в какой стороне вообще эта самая топь).
— Эй, подожди, — волнуется Хэнк, — тебе туда нельзя.
Поздно. Гвен решительно шагает в верном, как ей кажется, направлении. Хэнк зовет, но она не останавливается. В голове отдается эхом звук дыхания, а вверху с дерева на дерево перелетают какие-то создания (птицы, надеется она, а не жутковатые летучие мыши). Девушка, секунду поразмыслив, забирает на восток; верней, туда, где он, по ее мнению, находится.
Хэнк все зовет издалека, но она не сбавляет ход. До тех пор, по крайней мере, пока не начинают редеть деревья. Появляется высоченная трава, запахло солью. Луна серебрит все, на что бросает свет, сова бесшумно носится над заливом, посеребренную траву колышет ветер. Гвен бредет в ней по пояс, осторожно обходя опасные проплешины. В этих болотах не составляет труда навеки сгинуть (так, во всяком случае, рассказывала ей Лори).
Тихо. Здесь растворяются все звуки, кроме звука дыхания Гвен. Вокруг — море травы, из деревьев — лишь два-три огромных дуба да пара узловатых сосен. Вдохни поглубже — и пахнет их смоляным ароматом. Если пристально вслушаться, то кроме тишины услышишь отголосок какого-то движения. Это шастают туда-сюда по илу крабы. Сейчас, по счастью, отлив — иначе Гвен брела бы по колено в воде, и она осторожно стараясь ненароком не раздавить, ступает между ними.
Хэнк ухватил ее с такой силой, что девушка чуть не шлепнулась в грязь.
— С ума сошла? — с трудом переводит он дыхание, под скулами ходят желваки. — Нельзя так просто разгуливать по Глухой топи. Это тебе не Мейн-стрит.
Гвен обнимает его. Что она будет делать, если, не дай бог, потеряет Хэнка? Как будет жить?
— Извини. За отца, — шепчет она.
— Во-он то место, куда они надумали бросать петарды, — показывает, немного успокоившись, Хэнк. — Видишь дом?
Гвен смотрит в направлении его кивка. Две большие старые яблони — вот все, что она видит, — да залитая лунным светом трава.
— Там, за деревьями, — подсказывает он.
Гвен щурится. Так и есть: полуразвалившееся строение. Веранда. Перила. Старые ворота.
— Ага, вижу, вижу. Подойдем ближе?
— Нет, он услышит.
— Ну и что? Пускай.
