полуодетая раздраженная Эльв с колтунами в волосах.
— Приходила полиция, — сообщила Анни.
Молчание.
— Кексы?
Глаза Эльв отливали желтым. Ее отчитывали даже за добрые дела. Если бы кексы раздавала Мег, ей вручили бы медаль. Она попала бы на городскую доску почета.
— Я не стану тем, кем люди хотят меня видеть, — отрезала Эльв.
— Какие люди? — не поняла Анни.
Ей пришло на ум, что Эльв под кайфом.
— Человеческая раса, — презрительно пояснила Эльв.
Вечером Эльв сожгла свою одежду в помойном баке. Еще один шаг прочь от жестокости человеческого мира. Она выгребала из шкафа полные охапки купальников, туфель, сумочек, носков. Оставила две черные юбки, черные джинсы, пару футболок и остроносые туфли из Парижа. В последний момент она спасла синее платье, которое сшила бабушка. Все остальное отправилось в огонь, даже зимнее пальто. Эльв полила одежду жидкостью для зажигалок и чиркнула целой пачкой спичек. Вся округа провоняла паленой шерстью. Миссис Вайнштейн вызвала пожарных, перепугавшись при виде пламени за своей дикой яблонькой. Старый пес ее мужа завыл.
Эльв было наплевать, пусть даже Найтингейл-лейн засыплет пеплом доверху. Когда приехали пожарные, она плясала босиком и дерзила. Пожарные убедились, что за костром следят, и уехали, завывая сиренами. Анни с Мег несколько часов поливали огород, чтобы затушить все уголья. Воняло горелыми сорняками и палеными помидорными лозами, последние стручки горошка с треском лопались один за другим, точно хлопушки.
Элиза посоветовала Анни обратиться в полицию, когда дочь в очередной раз не вернется домой вовремя. Но Анни боялась, что Эльв сбежит из дома. По телевизору все время показывали мрачных девиц, которые сбегали из дома из-за дурного обращения. Потом их находили мертвыми. Поэтому, не дождавшись дочь в очередной раз, Анни взяла стул и села ждать у задней двери. Эльв появилась только ранним утром. На лужайке выпала роса, и на полу кухни остались мокрые следы. Эльв не удивилась и не встревожилась, увидев мать на кухне. Она плюхнулась на стул у стойки и потребовала блинчиков.
— Умираю от голода, — сообщила она.
Когда ее сердце билось быстрее, она чувствовала себя живой. Если хотела есть, умирала от голода.
— Хватит шляться где попало. Ночевать вне дома опасно. С тобой может случиться что-нибудь ужасное.
— Уже случилось.
«Спроси меня. Увидишь, кто я».
— Элиза считает, что я должна вызвать полицию. Для твоего же блага.
Эльв уставилась на мать, вздернув подбородок.
— Похоже, ты не жаришь блинчики.
— Нет, — ответила Анни. — Не жарю.
Это не тот ребенок, которому она рассказывала сказки в огороде. Куда исчезла ее милая, хорошая девочка?
— Если я еще раз найду наркотики, Эльв, то отправлю тебя в клинику. Я серьезно.
Это тоже посоветовала Элиза. Не шути с ней. Покажи свою силу.
Эльв не могла понять, куда делись таблетки. Теперь все ясно. Ее мать постаралась.
— Ты рылась в моих вещах? — спросила она.
— Это мой дом, — сообщила Анни. — Мои правила.
— Хорошо, — холодно согласилась Эльв. Она восприняла слова матери как вызов и вступила в бой. — Ройся, сколько влезет. Ты ничего не найдешь.
Клэр помогла избавиться от улик. Они выбросили иглы и чернила, которые Эльв берегла для самодельных татуировок; трубку для курения конопли; бумагу для самокруток; пустые пачки из-под контрацептивных таблеток; лезвия, которыми она резала себя. Эльв говорила, что ее кровь зеленая, но когда лезвие входило в плоть, Клэр видела только красное. Несколько раз Клэр заходила в спальню и находила сестру нагишом перед зеркалом. Они обе смотрели на ее тело, которое Клэр считала идеальным. Но Эльв, похоже, была разочарована в себе. Она поворачивалась и искала на спине зачатки черных крыльев. Но видела лишь кожу да кости.
Однажды Клэр проснулась среди ночи и увидела на кровати Эльв парня в черной куртке. Может быть, это сон? Клэр закрыла глаза и велела призраку развеяться. Вскоре парень вылез в окно и ушел огородом. Это был Джастин. Клэр уже встречала его на Найтингейл-лейн. И вроде бы заметила в лесу — он плакал.
В конце лета Джастин Леви повесился у себя в спальне. Эльв не пошла на похороны и отпевание в часовне в Хантингтоне. Вечером Клэр выглянула в окно и увидела, как сестра раскапывает могилку малиновки. Эльв осторожно сложила косточки в чистую тарелку и отнесла в дом. Клэр тихонько спустилась по лестнице и присоединилась к сестре за кухонным столом. Эльв взяла мамин набор для шитья: катушку черных ниток и длинную иголку. Она собирала ожерелье из косточек, прежде похороненных под изгородью. Амулет на память о мертвых.
Пальцы Эльв кровоточили. Она сверлила английской булавкой крохотные дырочки в косточках.
— Тебе больно? — спросила Клэр.
Эльв засмеялась. Что-то застряло в ее горле, как обычно при мысли о Джастине. Он был так беззащитен перед болью! Ей следовало научить его жизни. Научить запирать боль на замок.
— Причинить себе боль очень просто, — похвасталась она сестре. — Я могу это сделать с закрытыми глазами.
После того как Эльв надела ожерелье из косточек, в городе пошли разговоры, что она ведьма. Но Клэр считала ожерелье печальным и прекрасным. Однажды Эльв дала его померить. Они вместе стояли перед большим зеркалом в спальне. Клэр с удовольствием отметила, насколько они похожи, несмотря на то что волосы у нее еще не отросли.
Мег считала ожерелье нелепым.
— Она даже мертвых не может оставить в покое, — прошептала она Клэр, после того как Эльв вышла из комнаты.
Их старшая сестра была олицетворением энергии и суматохи. Словно вихрь заточили в бутылку и время от времени выпускали на третьем этаже. Когда Эльв вернулась в спальню, Мег молчала.
— Что с тобой? — спросила Эльв сестру.
В Арнелле все понимали, что можно плакать без слез и храбриться, изнемогая от страха. Но Мег ничего не понимала.
— Кошки на душе скребут?
По-арнелльски «кошка» была «pillar». Фраза прозвучала неожиданно жестко.
— Со мной все в порядке, — отрезала Мег.
Эльв знала, что она имела в виду. «Дело в тебе. Как всегда».
Погода менялась. Наступил сентябрь, и девочки пошли в школу. По вечерам Эльв начала курить стеклянную трубку с каким-то белым порошком. При затяжках казалось, что она вдыхает огонь. Клэр сидела в коридоре третьего этажа и охраняла дверь спальни.
— Спасибо, Gigi, — говорила Эльв вернувшейся в комнату Клэр. — Теперь я могу дышать.
Клэр однажды спросила, что в трубке.
— Противоядие от человечества, — ответила Эльв и засмеялась. — Серьезно, ничего. Толченый мел.
Хотя учеба была в самом разгаре, Эльв часто приходила домой на заре. Она не боялась промочить ноги, бегая по сырой лужайке; она горела изнутри, несмотря на перемену погоды. В утренний час сестры собирались в школу, а она ложилась в постель, голая и мокрая. Ее невозможно было ни расшевелить, ни
