были. Вы сделали для меня много хорошего.
— Но я для вас ничего не сделал. Совершенные пустяки.
— Вы очень ошибаетесь, мистер Хили. Вы были очень добры ко мне.
Следующий день Мадлен провела в полном одиночестве. В этом, собственно, не было для нее ровным счетом ничего нового, но день получился совершенно особым. Она вышла на улицу в той же футболке, в которой спала, только натянула джинсы и сунула ноги в шлепанцы. Жара стояла такая, что во многих магазинах и киосках закончились запасы холодной воды и льда.
В кармане у нее были кое-какие деньги и ключ от номера, но Мэдди чувствовала себя бесприютной и одинокой. Отправилась в парк, туда, где росли кусты белых роз, и уселась на скамейку. Было очень тихо и безлюдно, только на скамье напротив спал какой-то бродяга. С Бромптон-роуд не доносилось ни звука. Время словно бы остановилось. Едва ли не впервые в жизни она задумалась над тем, что наделала, и от этих мыслей ей стало грустно. Когда бродяга застонал во сне, Мадлен встала и отправилась дальше… куда глаза глядят. В тот день она прошла не одну милю, и ноги ее нестерпимо болели. Никто не докучал ей. Несколько человек проводили ее скучающим взглядом, затем равнодушно отвернулись. Интересная женщина, но не следит за собой, даже не моет голову, только заколола волосы шпильками. Внешность Мадлен словно говорила о том, что эта особа знавала хорошие деньки, но было это не здесь и не сейчас.
Несколько раз она звонила матери в отель, чтобы узнать, как чувствует себя Пол, но ни разу не застала ее. Оставила целых шесть сообщений у портье. И конечно же, звонила в больницу. Вот только, когда ее спрашивали, с кем соединить, она терялась и вешала трубку.
За целый день она съела только пакетик с чипсами и выпила стакан кока-колы. Наступившие сумерки казались серыми и будто таинственными, а розы, росшие у парковых ворот поблизости от входа в отель, стали кроваво-красными. В ту минуту, когда под старым сикомором сестра готовилась нанести порез на ее руку, Мадлен решила, что если она скажет себе, что не чувствует боли, то боль отступит. Пусть ее сестра питается глупыми надеждами, она, Мадлен, не станет верить ни во что. И в этом она походила на мать больше, чем когда-либо сама могла предположить.
Вечер она провела в одиночестве, сидя за столиком в ресторане отеля.
— Вы здесь у нас проводите больше времени, чем наш завсегдатай Тедди, — пошутил бармен. — А он наш самый верный посетитель. Даже письма получает на наш адрес.
С этими словами бармен взял со стойки конверт и вынул из него старинный фотографический снимок. На нем были запечатлена девчушка, сидящая на скамье, рядом с ней собака. Бармен взглянул на фото, потом на обратную сторону. Чьей-то рукой была выведена надпись: «С благодарностью».
— Со следующей недели я перестану быть вашим завсегдатаем, — заверила его Мадлен. — Возвращаюсь домой.
Заказала порцию супа и вино, но есть не хотелось, суп казался водянистой лужицей с плавающими в ней тонко нарезанными овощами. Аппетита он не вызывал, и она ограничилась вином.
— Вы слышали, мы избавились от нашего привидения? — продолжал развлекать ее бармен. — Понятия не имею, как это могло случиться, настоящее чудо. Тедди сам пытался когда-то застрелить его, но ничего не вышло. Пуля прошла сквозь тело, не причинив вреда. Как я понимаю, привидения — это эфемерная сущность прежнего существа, как бы осадок на фильтре. Сфера, излучающая внутренний свет. Примерно то, из чего мы сотворены.
— Вы говорите так, будто верите в это, — усмехнулась Мадлен.
— Видите ли, я встретил его однажды, — признался бармен. — Плутал, бедняга, по коридорам, заблудился, как мышь в подвале. Думаю, теперь он наконец успокоился, получил свое.
Мадлен поднялась на свой этаж и, поравнявшись с 708-м номером, провела рукой по стене. Вмятина. След пули, ударившейся о кирпич. Вошла к себе, разделась донага и нарядилась в свое новое синее платье. Даже взобралась на стул, чтобы получше разглядеть себя в небольшом стенном зеркале. Платье определенно шло ей; Элли умела выбирать, к тому же она хорошо знала сестру. Да и цвет, без сомнения, удачный.
Независимая и свободная, никто ей не был нужен, но при этом ощущение такой разбитости, будто внутри ее крошились кости, рвались лентами мускулы, разлагалась кровь и образовывались дыры в печени, легких, сердце.
Она так и заснула в жаркой душной комнате, с включенной лампой на прикроватном столике, в своем роскошном синем платье. Ей приснилось, что какой-то мужчина шепотом обратился к ней и она пошла на голос. Впереди вилась выложенная камнями тропинка, она шла и шла вдоль нее, пока наконец не увидела Пола. Тело его было обвито белой лентой, и глаза казались такими же белыми. «Похороните меня под сикомором», — попросил он. В этом сне Мадлен шла босиком по острым камням, ступни ее кровоточили. Ей хотелось ответить: «О, конечно, я сделаю все, что ты попросишь», но она не могла произнести ни слова. И вдруг ее тело стало распадаться на части. Отпала кисть, за ней последовала остальная часть руки, потом нога. Она стала ломать голову над тем, сможет ли починить свое тело, если отыщет красные нитки и иглу. А хватит ли у нее сил удержать лопату и выкопать могилу, о которой ее просил Пол? Кругом росли белые розы, но в темноте она не видела ни одной из них. Просто знала, что они тут.
Ранним утром, когда это случилось, Элли была рядом. Часы показывали пять часов двадцать две минуты. Как ни странно, она умудрилась запомнить точное время. Люди, бывает, отмечают самые обыденные детали в момент, когда с ними происходит совершенно невероятное событие. Стол. Стакан с соломинкой. Был тот удивительный рассветный час, который разделяет ночь и утро. Когда небо уже освещают первые лучи, а улицы города еще хранят сумрак. Тишина была такая, какая бывает зимой, когда землю вдруг укрывает первый снег. Но сегодня пятнадцатое августа, утро ее первого дня после свадьбы. Она вышла замуж на неделю раньше того срока, который когда-то они сами назначили.
В тот день доктор вызвал Элли к себе в кабинет и сообщил о том, что, по его предположениям, Пол не проживет и суток. Возможно, даже не дотянет до вечера. Все жизненные функции его организма отказывают, реакции угасают, дозы вводимого морфина становятся опасными для жизни. Элли вежливо поблагодарила и без сил рухнула на стул, ноги ее не держали.
— Вам не за что благодарить меня, — ответил тот. Имя доктора было Крейн. Этому чрезвычайно доброму человеку, возможно, не следовало быть врачом. — Можете ударить меня, если вам станет от этого немного легче.
Но Элли не стало бы от этого легче, и она попросила разрешения воспользоваться его телефоном. Позвонила родителям Пола, сказала, что приехать следует как можно скорее. Его мать была в отчаянии. Всю осень, когда Пол проходил химиотерапию, он непременно просил, чтобы на выходные Элли отвозила его домой. Летом, когда закончился период его недолгого и обманчивого выздоровления, он мечтал об этих поездках еще больше. Машину вела Элли. Прежде он ни за что не согласился бы уступить ей руль, но теперь почти всю дорогу дремал. И она стала понимать, что положение его трагично, и приучилась любить его.
Она не солгала сестре, сказав, что до этого не любила Пола. Когда приняла его предложение, то поступила так потому, что брак казался органичным следствием их отношений. Пол был великим эгоистом с невыносимым характером. Его обаяние, которое когда-то так действовало на нее, теперь потеряло силу. Бешеная вспыльчивость гнала его, бывало, из дому, но теперь ей не было дела до того, где именно он метался в своих припадках злости. Но летом, после того как ремиссия закончилась, для нее все изменилось.
Во время их поездок в Рединг Пола часто рвало, потому что его укачивало в машине, и тогда они останавливались у дороги, даже там, где не было туалета. Но стоило ему оказаться в доме, где он вырос, как счастье охватывало его. Семья Пола обитала здесь уже много лет, дом этот ничего особенного собой не представлял, обычный миловидный деревенский домик, окруженный самшитовой рощицей. Живая изгородь из старых огромных кустов сирени; в пору цветения они были сверху донизу усыпаны белыми и фиолетовыми гроздьями. А позже высокие кусты стояли непроницаемой зеленой стеной.
Оказалось, что Пол очень любит слушать птичий щебет, еще одна его черта, о которой Элли не подозревала. Как не подозревала, в частности, о том, насколько он был добрым. Например, он любил
