назойливыми. Она стала читать вслух свое стихотворение. «Призрак Майкла Маклина». Она читала его так медленно и старательно, будто от этого зависела ее жизнь. Закончив чтение, она перекатилась на спину и уставилась в потолок. Рядом тихо лежала Ленни.
— Это ты сама написала? — наконец спросила та. Глаза у Ленни были широко распахнуты.
— Я. Сама.
— Потрясающе. Господи, Фрида, что ты за человек в самом деле? Поэт в изгнании?
— Это всего только текст песни.
— И кто догадается, что это не стихотворение? Ты меня поражаешь прямо. Какой-то каприз природы, а не человек, если хочешь знать. И что ты только не можешь делать! Никогда не перестану удивляться, что ты пошла в горничные, когда у тебя такие способности.
— Ты и вправду думаешь, что это хорошо?
— Да это лучше, чем «Желтая подводная лодка», вот что я тебе скажу. Просто отлично. Твое стихотворение мне что-то напоминает, только я не могу вспомнить, что именно. Не словами, конечно, а по чувству.
Конечно, «Пластинку в зеленом конверте». Фрида не сомневалась, что подруга говорит об этой песне. Именно этого она и добивалась, чтобы звучало, как та песня, так же брало за душу.
— Если у нас и вправду остановится когда-нибудь Джон Леннон, — продолжала болтать Ленни, — я подойду к нему и скажу: «Мистер Леннон, у меня есть подруга, которая написала совершенно обалденную песню. Как раз для вас. Она притворяется горничной, но на самом деле она настоящий поэт. Вы должны спасти ее из 'Лайон-парка', мистер Леннон».
Вскоре она уже спала. Фрида не собиралась рассказывать Ленни о том, что она вовсе не хочет быть спасенной. В крайнем случае для этого есть другие пути. Все-таки в том, что дело касается жизни и смерти, она по-прежнему дочь своего отца. Людям никогда не узнать, кто на самом деле кого спасает.
В тот день ей предстояло ночное дежурство, поэтому она оставила Ленни спать, а сама отправилась обедать на кухню. Пять раз в неделю персоналу отеля представляли возможность питаться там блюдами, не распроданными в ресторане накануне. Фрида опять надела свое любимое платье, правда накинув поверх него рабочий халат, и подкрасила глаза под Клеопатру. Вымыла и уложила получше волосы. Проходя коридором, бросила на себя взгляд в зеркало высокого шкафа. Она и вправду отлично выглядит. Совсем не похожа на девушку, которая не боится ни мышей, ни болезней, ни смерти.
— Куда вырядилась? — таким вопросом встретила ее Викки, известная сплетница. — Намылилась подцепить знаменитого музыканта?
— Леннон тут вовсе и не живет, ты, кретинка, — приветливо проинформировала она ее. — У нас остановился парень по фамилии Лемминг.
На самом-то деле именно музыканта она и надеялась подцепить. Ну, пусть и не подцепить, просто она интересуется Джеми. После обеда она прошла мимо его номера и постучала. Никто не отозвался. Тогда она спустилась в вестибюль и подошла к стойке, чтобы спросить у сестры Ленни, не выписался ли тот.
— Тебе, кажется, прекрасно известно, что мы не отвечаем на такие вопросы, — процедила Мег. — Безопасность клиентов — наша главная забота. Нас поставили в известность о таком требовании.
— Поставили. И мистер Лемминг, наверное, возлагает на это надежды. Вообрази, что будет, если все эти фанатки нагрянут к нему, а он остановился у нас для тайного любовного свидания или собираясь покрасоваться перед зеркалом в дамском платье.
Мег заинтересованно приподняла бровь. Если б она не стояла сейчас за стойкой, она бы, наверное, расхохоталась.
— Что тебя интересует относительно семьсот восьмого?
— У меня к нему интерес сугубо личный.
— Сугубо личное всегда сугубо излишнее. Поверь мне.
Тем не менее Мег оставила журнал регистрации раскрытым и отправилась в соседнее помещение проверить счета постояльцев. Чем Фрида тут же и воспользовалась. Быстро пробежав глазами по списку фамилий, она наткнулась на его имя. В номере 708 зарегистрирован прежний постоялец. Значит, он не уехал из отеля.
Этой ночью Фрида работала неимоверно быстро, правда значительно снизив качество уборки. Но, откровенно говоря, она сомневалась, что кто-либо из постояльцев «Лайон-парка» это заметит. Их гораздо больше заботили тайна их пребывания и сохранность имущества. Она мгновенно перестлала постели и вытряхнула пепельницы. Если она не пропылесосит, ничего страшного не произойдет.
Им бы только чтобы полотенца были чистые и никто посторонний не заглядывал.
Покончив с делами, девушка отправилась в номер Джеми. От волнения у нее подкашивались ноги, пульс бился совершенно лихорадочно, и чувствовала она себя донельзя глупо. Постояла в холле седьмого этажа, напряженно размышляя над тем, что собиралась сделать. Почему личное обязательно излишнее? Разве она для него значит не больше, чем просто горничная из отеля? В холле было жутко холодно, у Фриды побежали мурашки по коже. Не успела она прийти к окончательному решению, как вдруг дверь номера Джеми отворилась и на пороге показался он собственной персоной. Джеми спешил на свидание к Стелле и уже опаздывал. Теперь он кололся практически каждый день, все увеличивая дозы. Никогда не думал, что так прочно сядет на иглу, ну а если и так — кому какое дело? Чувствовал он себя все время сонным и как-то так тревожно, будто с ним должно случиться что-то неожиданное. Сейчас на нем были замшевая куртка, джинсы, белая рубаха и любимые ковбойские сапоги, которые он купил на Четвертой Западной, когда в последний раз был в Нью-Йорке. Им владело чувство, что он полный неудачник и карьера его погибла, не успев начаться.
— Эй, привет, — воскликнул он, увидев в холле горничную.
Героин гулял в его крови, напоминая постель в доме Стеллы — что-то белое и подстерегающее.
— Привет, — отозвалась Фрида. И только сейчас вспомнила, что забыла снять этот уродский халат. — Это опять я.
— Я ужасно спешу. Опаздываю.
— Понимаю.
Фрида на секунду отвела взгляд и тут же снова взглянула прямо ему в глаза. Эта девушка умела смотреть как-то так, как не умел смотреть никто из других девчонок. Очень, даже до странности открыто. Без тени смущения. И вела себя так, будто что-то значила для него. У Джеми такое отношение вызывало небольшое замешательство.
— Но выпить мы с тобой найдем время.
В конце концов, не так уж он и опаздывал. И вообще гораздо с большим удовольствием он бы сейчас остался в постели, наполовину присутствуя здесь, а наполовину унесшись куда-то за миллион миль. В этом мире так трудно сделать что-нибудь толковое, мешает так много препятствий. Но эта девушка никакое не препятствие, наоборот, она — словно зов в другую жизнь. Джеми видал таких людей раньше, разве что в детстве некоторые из нянечек, что работали в больницах, были примерно такими. Они словно приоткрывали перед ним другие времена и пространства и уводили из круга, сотканного болью. По-своему они были настоящими колдуньями и когда исчезали, оставляя его наедине с опостылевшей больничной койкой, казенным бельем и горевшей, как в огне, от приступа боли ногой, он пытался понять, как они умудряются заставить его забыть об этом кошмаре даже на минуту. Джеми так долго избегал «здесь и сейчас», что и теперь стремился отыскать для себя какой-либо выход, а эта девушка поможет ему.
Они вошли. Сегодня Джеми даже не пришло в голову извиниться за беспорядок в номере. Она же видела это в прошлый раз, да и какая вообще разница? Все равно он скоро уберется отсюда.
В комнате стоял такой жуткий запах, что Фрида поторопилась поскорей распахнуть окно.
— Боже правый, да тут пахнет как после пожара, — сказала она и рассмеялась.
Творческие люди всегда такие неорганизованные, они терпеть не могут скучной аккуратности, потому что в их головах бродят разные идеи. Фрида ничуть не удивилась тому, что пепельница переполнена обгорелыми листками бумаги, ковер на полу не только засыпан пеплом, а даже прожжен в нескольких местах. И тут же подумала, что если немного передвинуть шкаф, то он прикроет почерневшие места и никто ничего не заметит.
— Это моя песня, — объяснил ей Джеми, увидев, что она разглядывает сожженные листы. Некоторые из них к тому же были мокрыми, что никак не делало их более привлекательными. — Вернее, то, что от нее
