Взгляд его был пытлив и чист, как у младенца.
— Кавкс!.. — прошептала Виндия. — Да ты прозрачен, как воздух! Что же мне теперь делать с тобой?!
Но тут же ее огорчение сменилось радостью, даже восторгом. Она ведь может наполнить этот красивый кувшин тем, что сама сочтет нужным. Он будет принадлежать ей без остатка, потому что полон будет только ею!
Он замерз и попытался закутаться в то, что дала ему Виндия. С радостной готовностью она бросилась помогать ему. Потом отвела к ручью и умыла. Причесала русые кудри своим гребнем.
— Мьилс…[73] — сказала она, разглаживая ему волосы.
Он сделал губами движение, будто пробовал воспроизвести звук, который услышал. Виндия заметила это и повторять не стала.
«Не хватало еще, чтобы он принял это за свое имя», — усмехнулась про себя.
Отливая ему часть своей силы, помогая вернуться к жизни, Виндия была готова на все. Уйдет ли он, останется ли — ей было все равно. Важно было не отдать его Пиколу. Она это сделала. Под утро, глядя на него спящего, Виндия уже подумала, что, сливаясь с человеком, потеряла гораздо больше, чем это стоило ей. Сожалеть о содеянном было поздно, и она только грустно перебирала в мыслях те из привилегий, которых лишилась.
Но когда поняла, что Этскиун весь в ее власти, расценила это как нежданную награду за свою самоотверженность и компенсацию за многие годы одиночества и страданий.
Такого счастья не выпадало еще ни одной женщине на земле. Она будет ему и матерью, и женой! — думала Виндия. Она научит его всему с самого начала. Она станет для него всем, и ничего другого, кроме нее, у него не будет.
Сидя на лежанке, он следил за каждым ее движением и часто морщил лоб в надежде что-то вспомнить. Потом лицо разглаживалось, становилось беспомощным, и он снова наблюдал за Виндией.
— Йидис,[74] — сказала Виндия, указывая на похлебку.
Он смотрел непонимающе.
— Йидис, — повторила она.
— Йидис? — спросил он, постучав пальцем по миске.
— Нет, — улыбнулась Виндия. — Это вогон.[75] Вот это йидис, — показала она на то, что в миске.
— Йидис… — удивленно прислушиваясь к звукам собственного голоса, сказал Этскиун. — Вогон…
Виндия изобразила движение ложки ко рту:
— Йист. Йист.[76]
— Йист, — кивнул он, и стал есть, продолжая следить за Виндией глазами.
— Алу, — показала она на пиво. — Алу.
— Алу… — повторил Этскиун. Странная, мимолетная мысль вдруг посетила его. Показалось, что этот язык вовсе не родной ему, хоть и очень похож на него. Но мысль мелькнула и угасла, так и не успев оформиться, — ей было не во что облечь себя. В голове, где она возникла, не было слов.
— Менса,[77] — сказала Виндия, сталкивая с вертела на обеденную доску дымящийся кусок. — Менса!
— Менса, — послушно вторил Этскиун.
Присев у стены на корточки, она смотрела, как он ест, неуклюже ворочая ножом так, будто никогда не держал его в руках. Было забавно видеть воина, который не умеет управляться с ножом. И тут Виндия вспомнила о кольчуге, висевшей в углу на видном месте. Тонкой работы, плотно вязаная мелкими кольцами, с наплечниками и бляхами, прикрывавшими грудь, она отличалась от тех, что носили прусские витинги. Виндия подумала, что эта красивая вещь может разбудить у Этскиуна воспоминания.
Кольчуга висела за его спиной. Он мог заметить ее, когда входил в дом, но, видно, не заметил. Больше такую возможность Виндия не собиралась ему давать.
— Алу, — сказала она, подливая в кружку пиво. — Алу.
И вышла.
Лайлик — маленький курносый барстук в линялой зеленой шапочке явился мгновенно.
— Что ты опять жуешь? — поморщившись, спросила Виндия.
— Сушеную землянику, — простодушно сказал он.
С тех пор как Вилун, староста барстуков косы, приставил к Виндии этого карлика для мелких поручений, она никогда не видела того с пустым ртом. Иногда она раздражалась и набрасывалась на барстука с бранью, но ни разу это не помогло. Лайлик быстро глотал то, что было у него во рту, а при следующей встрече снова жевал. Сейчас ругаться с ним Виндии было некогда.
— У меня в доме гость, — начала она.
— Знаю, госпожа, — сказал барстук.
Виндия разозлилась:
— Если ты еще раз посмеешь перебить меня, я превращу тебя в лягушку и раздавлю!
Желтые глаза барстука стали круглее, а вздернутый нос побледнел. Все-таки он боялся Виндии. Как, впрочем, и все их карликовое племя.
— В доме, в углу, висит кольчуга. Нужно вынести ее так, чтобы витинг ничего не заметил. И побыстрее.
— Я сделаю это, госпожа. Больше ничего не прикажешь?
— Возьми с собой кого-нибудь. Один ты эту кольчугу не вынесешь, она тяжелая.
Лайлик, мелькнув зеленью шапочки, нырнул в сухую траву. Виндия хотела идти в дом, но передумала. Дождалась барстука.
— Спрятали? — спросила она, когда карлик появился вновь.
— Да, госпожа. У Аусы.
Ауса была невестой Лайлика. Он ухаживал за ней больше десятка лет, но все не мог жениться. Обязательным условием для женитьбы барстука было наличие у него справного хозяйства. У Лайлика же не держались даже козы. Сбегали.
— Твоя невеста умеет шить? — спросила Виндия.
— Ауса умеет все, — обиделся барстук. — Она лучшая рукодельница в Ульмигании.
— Нужна теплая вилна.[78] Скоро зима, а у витинга нет подходящей одежды.
— А мерки? Как мы его измерим?
— Вилна не штаны. Можно сшить на глаз. Кроме того, у вас есть его кольчуга.
— Хорошо, — важно сказал барстук. — Я скажу Аусе, если она не особенно занята…
— Что? — перебила его Виндия. — Ты что там плетешь, лягушонок?
— Я это к тому, что тебе ведь нужно побыстрее! — торопливо проговорил Лайлик.
Несмотря на то, что этот бестолковый барстук был хитрым и нахальным, Виндии никогда не удавалось рассердиться на него всерьез.
— Убирайся, — незло сказала она.
Лайлик топтался.
— Позволь спросить?..
— Ну, чего тебе еще?
— Наши говорят, что чужеземец слеп…
— Ты же видел его, — сказала Виндия. — Разве он похож на слепого?
— Нет, не похож, — сказал Лайлик. — Я потому и спросил. Он немного странен, но не слеп.
— А с чего ты взял, что он чужеземец, барстук?
— Наши большие братья не носят таких кольчуг.
— Он не простой витинг, оттого у него и кольчуга не простая. Так и передай вашим.
— Понятно.
Виндия собралась уходить, но барстук остановил ее, сказав как бы между прочим:
— К нам едет король.
Виндия повернулась:
