отключаться и засыпать, а больше всего тому, что ефрейтор через несколько недель уволится в запас.
В районе сосредоточения наконец-то наступила тишина. Все машины уже вычищены и заняли свои места. Полк полковника Ляйхзенринга расположился в большом сосновом лесу. Третья рота сосредоточилась по соседству с зарослями дуба. На деревьях кое-где сохранились прошлогодние листья. Утреннее солнце отражалось от серо-зеленых бортов бронетранспортеров, окрашивая брезентовые навесы в мягкий желтоватый цвет.
Лейтенант Анерт сидел в люке механика-водителя и смотрел вдаль: на палатки, машины и командный пункт штаба полка. Совсем недавно он, молодой офицер, был назначен командиром взвода. Он впервые участвовал в таких крупных учениях, поэтому все для него было ново и интересно.
Несмотря на тишину и полумрак, в лесу можно было многое увидеть и услышать. Вот где-то неподалеку рубят дрова, видимо для походных кухонь, которые уже готовятся варить обед. Тяжелые бензозаправщики не спеша переезжают от роты к роте. Монотонно стучит дизель, давая ток для штаба полка. В одной из офицерских палаток собрались на инструктаж командиры батальонов и рот. Для самого Анерта работа начнется лишь после того, как майор Пульмейер вернется оттуда в роту.
Время от времени от штаба отъезжал мотоциклист и быстро возвращался. Высокие сосны за просекой стояли в ряд, будто выстроившись на парад, а уголки надрезов, сделанные на стволах для сбора живицы, казались знаками различия.
От штаба полка роту отделяла только просека. Но Анерт хорошо знал, что для него лично путь до этого штаба будет долгим и трудным. Свой первый шаг он сделал несколько месяцев назад, когда его выпустили из училища лейтенантом. Второй шаг, который мог привести его на работу в штаб, Анерт хотел сделать на этих учениях. В душе он надеялся, что командир роты даст ему возможность показать себя.
Солдаты расположились на земле возле бронетранспортеров. После плотного завтрака их клонило ко сну. И вдруг кто-то заиграл на губной гармошке. Это мог быть только Фихтнер. Он всегда носил с собой несколько маленьких губных гармошек различной тональности и играл большей частью народные мелодии. Ульриха называли ходячим песенником, потому что он знал наизусть почти все песни. Он утверждал, что в его селе люди по вечерам и сейчас собираются на площади, как в старые добрые времена, и поют. Солдатам взвода эти рассказы казались такими же странными и необычными, как сам Фихтнер и его довоенная пастушеская профессия.
Но на губной гармошке он играл хорошо, с чувством, и Анерт всегда с удовольствием слушал его.
Фихтнер заиграл песню «У колодца пред вратами». Вдруг один из солдат сказал:
— Послушай, Ульрих, раньше ты играл ее повеселее. А сейчас у меня просто слезы навертываются на глаза.
— Он отказ получил, в этом все дело, — заметил другой солдат.
Кто-то засмеялся и добавил:
— Конечно. Наш Ульрих и красавица Фридерика… Это ведь… Знаете, кого они напоминают? Квазимодо и Эсмеральду. Примерно так.
Говоривший снова засмеялся, но его никто не поддержал. Это был Литош, один из самых молодых во взводе. Ему только что исполнилось девятнадцать. Он был чересчур болтливым, иногда просто назойливым, со всеми разговаривал как с равными, даже с командиром взвода. И всегда у него про запас была какая- нибудь байка, а в разговоре он то и дело употреблял свое любимое выражение: «Примерно так». Эти два слова стали его кличкой. Литош из Берлина, работал раньше на стройке в Марцане, в части же он слыл отличным водителем бронетранспортера.
— Ты думаешь, — недоверчиво спросил кто-то, — он действительно переспал с ней? Может быть, он просто выдумал все это? Он и девушка, о которой мечтает весь полк…
— Готов поспорить, — перебил говорившего другой солдат, — что он сочиняет.
— Не торопись, — возразил ему Литош. — В таком деле женские поступки не поддаются объяснению.
Снова послышался смех. Засмеялся негромко и Анерт. Фихтнер же невозмутимо продолжал играть на гармошке, как будто речь шла вовсе не о нем. Он молчал даже тогда, когда Литош обратился к нему:
— Эй, Улли, оставь-ка свою игрушку и расскажи, как все было? Правда ли, что у нее родинка на бедре?
Все насторожились, ожидая ответа, но Фихтнер молчал.
— Эй, пастух, не оглох ли ты? — уже громче спросил Литош.
Фихтнер не спеша отнял гармошку от губ, похлопал ею по ладони и снова заиграл. На этот раз зазвучала еще одна печальная песня «Охотник дул однажды в рог».
Анерт знал официантку, о которой шла речь. Несколько раз она его обслуживала. Ему запомнилась ее походка — очень спокойная, даже когда кафе было переполнено и ей приходилось спешить. Анерт находил, что походка у нее осторожная, немного стеснительная. А еще ему запомнился ее рот. У нее были полные губы с глубокими, похожими на ямочки уголками, но она почти не улыбалась. Теперь он был уверен, что скорбные складки возле рта Фридерики могли появиться от печальных песен, которые Фихтнер играл чаще всего. И лейтенант мысленно сделал вывод, что, может быть, связь между Фихтнером и официанткой существовала, хотя ему, Анерту, это безразлично. Для него Фридерика Шапц недоступна. Будучи невысокого роста, он не подходил ей даже в качестве временного ухажера. А на явно бесперспективное дело Анерт не привык расходовать ни время, ни силы.
В своей жизни он всего лишь два раза ухаживал за девушками. Первой была светловолосая нежная девочка из параллельного десятого класса, не выше его ростом, которую никто из ребят не замечал. Они подружились и ходили вместе, пока Мануэла в одиннадцатом классе не начала вдруг быстро расти и не обогнала его на целую голову.
Второй была Ганна, с которой он познакомился в Доме армии в Лёбау. Это была энергичная плотная девушка из районного комитета Союза свободной немецкой молодежи, с которой никто не танцевал. Ганна родилась в селе, что расположено между Лёбау и Гёрлицем. Больше всего она была привязана к деревенской жизни и родителям. Несмотря на это, Анерт был убежден, что ему удастся вырвать ее оттуда. Он ухаживал за ней целый год, даже во время подготовки к экзаменам, отчего немного отстал и смог наверстать упущенное только благодаря своему прилежанию. Когда же Ганна узнала, куда его посылают, она наотрез отказалась уехать из родных мест, и Анерт ее больше не видел.
Однако он нисколько не унывал, так как верил, что в один прекрасный день найдет себе жену. Пока что он не чувствовал такой необходимости и считал, что в первые годы службы офицеру даже лучше без семьи. Не надо распылять свои силы. Он с равнодушной усмешкой наблюдал за своими семейными коллегами, озабоченными проблемами жилья, отпуска, устройством детишек в садик. Анерт полагал, что у него все еще впереди, важно только не упустить благоприятный момент. Он хорошо знал, чего именно хочет, и умел сосредоточить все свои усилия для достижения этой цели. Он хотел, чтобы его перевели работать в штаб, и как можно скорее. Он не собирался долго возиться с солдатами.
Став офицером, он решил, что дослужится по меньшей мере до полковника. Ведь в армии рост человека играет второстепенную роль, главное здесь — строгое соблюдение субординации: начальникам и старшим подчиняются младшие по должности и по воинскому званию.
В школе ему четыре года приходилось мириться с тем, что большинство одноклассников называли его «малюткой Михаэлем». А когда он заявил, что станет офицером, дразнить его начали даже больше. Поскольку он относился к числу лучших учеников в классе, то мишенью для острот оставался только его рост. Теперь лейтенант в глубине души мечтал, чтобы случай когда-нибудь сослужил ему службу и направил к нему солдатом хотя бы одного парня из числа его бывших одноклассников.
Неожиданно Фихтнер перестал играть.
— Свиньи вы все… — чуть слышно проговорил он.
Несколько мгновений было тихо, а потом кто-то громко рассмеялся. К нему присоединились и другие.
— Да оставьте вы его в покое! — сказал ефрейтор Айснер.
Литош не сдавался:
— Послушайте, он не понимает шуток. Мы ведь по-доброму… Он давно уже не мальчик… Привык на
