взяв под локоть, повел к центру зала.
Шанц почувствовал, как радость охватила его. Он громко рассмеялся и протянул Кунце бокал с коктейлем.
Подполковник взял бокал, поднял его и произнес:
— За мужчин, которые еще не перевелись на этом свете! — Улыбнувшись, он вернулся к своему столику.
Оркестр играл вальс. Фридерика и майор, глядя друг другу в глаза, вальсировали по краю площадки для танцев, которая почему-то на этот раз оказалась полупустой. Только теперь Шанц увидел, как хорошо смотрится Фридерика со стороны, как увлеченно танцует, как похожа она на него. После танца майор провел Фридерику в бар. Потом с Фридерикой танцевал сам генерал-майор Вернер, а затем и другие офицеры. Майор-артиллерист подходил к ней несколько раз.
С этого вечера отношения между Шанцем и его дочерью начали меняться. Он стал внимательно присматриваться к девушке и постепенно пришел к выводу, что во всем случившемся с Фридерикой прежде всего виноват он сам. Его, отцовская, вина, понял он, заключалась в том, что, будучи ограничен во времени и не имея достаточного жизненного опыта, он не смог дать дочери приличное воспитание. Когда человек через каждые три-четыре года вынужден переезжать с одного места на другое, у него не может быть ни своего гнезда, ни любимых уголков в нем, ни всех тех мелочей, о которых человек вспоминает, едва услышит одно лишь слово — «дом».
Друзья и знакомые семьи Шанц менялись так же часто, как и начальники Карла. Дедушка с бабушкой, дяди и тети Фридерики находились большей частью где-то далеко, а их редкое появление не могло оказать на детей Карла сколько-нибудь определяющего влияния. Дружба Фридерики со школьными подругами прекращалась, едва успев начаться. Даже на выбор Фридерикой профессии — а она работала официанткой уже четыре года — решающее влияние оказали служба отца и обязанности старшей дочери в ставшей тем временем многодетной семье. Да и сама работа официантки носила оттенок чего-то непрочного, постоянно меняющегося, а здесь, в поселке, в особенности, так как большинство посетителей кафе составляли военнослужащие, которые появлялись и исчезали, как модные мелодии, исполняемые в зале оркестром.
В последние дни Шанц все чаще думал о дочери. Теперь он лучше узнал Фридерику. Ему стало понятно ее поведение, хотя многого он все-таки не мог уяснить. Это было хорошо и для него, и для Фридерики, хотя оба они знали, что уже ничего не смогут изменить, что все останется, как прежде. К тому же Шанц не был застрахован от дальнейших ошибок. А ведь кроме Фридерики у него еще трое детей: шестнадцатилетний Стефан и близнецы, которым летом исполнится по пяти лет…
Фридерика тем временем так близко подошла к дому, что Шанц смог разглядеть ее лицо. И вдруг ее догнал штабной газик. Сбавив скорость, машина сопровождала Фридерику, как огромная ласковая собака. Водитель высунулся из кабины, стащил левой рукой пилотку с головы, словно галантный кавалер шляпу, и обратился к Фридерике. Девушка посмотрела на него, что-то ответила, и оба захохотали. Солдат смеялся так заразительно, что отпустил педаль газа и машина вдруг остановилась, затем сделала несколько рывков вперед и окончательно замерла на месте.
Фридерика открыла калитку и крикнула водителю:
— Подождите немного, отец сейчас выйдет!
Шанц снял с дочери тяжелый промокший плащ и повесил его на плечики. Фридерика тем временем достала сигары.
Заметив, что отец полез в карман за бумажником, девушка затрясла головой и, выжимая мокрые волосы, с улыбкой сказала:
— Это тебе от меня, чтобы учения прошли удачно.
Фридерика принесла с собой в дом запах влажного от дождя соснового леса, в котором Шанцу предстояло пробыть не менее недели. Может быть, осадков за это время не выпадет слишком много. Дождь всегда все осложняет, портит настроение, притупляет мысли. Фридерика взяла полотенце и стала вытирать им волосы. Увидев, как отец засовывает плоские металлические коробки с сигарами в полевую сумку, она попросила:
— Привези пустые обратно.
— У тебя их, кажется, уже около сотни, — заметил отец.
— Даже больше, — ответила она, энергично вытирая голову.
Фридерика любила эти коробки, потому что они занимали мало места и в них хорошо хранить фотографии и другие памятные вещицы. И картинка на них Фридерике тоже нравилась: бородатый господин Даннеман выглядел веселым и сильным, как знаменитый изобретатель или исследователь. Эти коробки, их цвет и исходящий от них запах действовали на Фридерику так же, как красочные открытки из далеких, недоступных для нее стран.
Отец снял очки, поднес их к лампе и, внимательно осмотрев, протер стекла.
— Волнуешься? — спросила Фридерика.
— Почему?
— Потому что будешь проверять своего бывшего начальника.
Отец ответил не сразу. Фридерике это понравилось. Людей, у которых всегда на все вопросы готовы ответы, она не любила: они, по ее мнению, были либо очень глупыми, либо чересчур мудрыми. Однако она пока еще не встречала мудрого человека. Людей, которые на вопросы отвечали не сразу, Фридерика считала искренними и интересными.
— Посмотрим, — пожал плечами отец.
— Знаешь что, — начала Фридерика, расчесывая волосы перед зеркалом, — если бы я была у вас командиром, я никогда не повысила бы тебя в должности, ведь, сидя за письменным столом, люди отрываются от коллектива, то есть от солдат. Наибольшей наградой для вас должно быть направление в роту. К солдатам надо посылать самых умных. — Она тряхнула волосами и добавила: — Нет-нет, тут вы поступаете неправильно.
— Дешевая философия пивных, — улыбнулся отец.
— Не совсем так! Тот, о ком солдаты хорошо отзываются за кружкой пива, действительно чего-то стоит. Ведь ты все еще привязан к солдатам, и это, по-моему, много значит. Это, так сказать, начало начал. Вам надо бы почаще бывать вечерами там, где находятся ваши солдаты.
Фридерика увидела в зеркале, что отец улыбается, хотя и не согласен с ней. Затем он подошел к шкафу, в котором висела его шинель, и что-то положил себе в карманы.
— Кстати, тут недавно приходил твой пастушок, — как бы мимоходом бросил он.
— Я встретила его… — Смотрясь в зеркало, она увидела, как отец на мгновение замер, будто ожидая каких-то разъяснений, а затем продолжила: — И отправила к своему стаду.
— Из-за майора?
Фридерика перестала причесываться. Отец повернулся к ней, и их взгляды встретились в зеркале. Выражение круглого, с высоким лбом, лица отца отнюдь не было строгим, в уголках рта не собирались глубокие складки, из-за которых его губы обычно кажутся короткими и тонкими. В вопросе отца она не уловила и тени упрека. Фридерика недоуменно пожала плечами, продолжая смотреться в зеркало. Постепенно ее взгляд сделался каким-то отсутствующим. Шанц уже не раз замечал у дочери такой взгляд, когда они сидели на веранде у открытого окна или же в саду за домом. Каждый раз, как только вдали раздавался шум проходящего поезда, или доносился гул самолета, или слышался гомон стаи перелетных птиц, Фридерика менялась. Глаза ее становились большими, она вроде бы начинала немного косить.
Казалось, она ждала чего-то. Правда, вскоре девушка приходила в себя, быстро вставала и покидала их, молчаливая и немного печальная. Сегодня она преодолела это состояние быстрее, но почему-то никуда не ушла. Продолжая расчесывать волосы, которые вскоре снова стали пышными и блестящими, она сказала:
— Я его все равно отшила бы.
— А кто этот майор?
— Он артиллерист, женат, имеет сына, Фамилия его Виттенбек.
— Рике, — тихо начал Шанц, не сводя с дочери взгляда, — держись-ка лучше холостых. Их здесь предостаточно.
