особой роли. Я не хочу, чтобы вся моя работа пошла насмарку. Это не тот случай, чтобы пускать его на самотек. Тебе сделано четыре операции, а это не шутки, моя милая!
– Я уже так устала, – простонала Нина.
– За что боролась, на то и напоролась. Сама заставила меня сделать это, так что нечего теперь стонать! – рявкнул доктор. – Изволь слушаться, а если не желаешь, я умываю руки.
Нина, увидев, что Виктор действительно сердится, подошла к нему и погладила по плечу.
– Слушаю и повинуюсь, начальник, – улыбнулась девушка и заглянула Виктору в глаза. – Не сердись, я буду делать только то, что ты будешь говорить, и беспрекословно слушаться, честное благородное!
– То-то, – удовлетворенно крякнул Зотов и направился к двери. – Я ухожу, очень много дел, а ты теперь спокойно, без свидетелей, можешь собой любоваться. Эх, Нинуля, а полюбоваться и впрямь есть чем! Представляю, как остолбенеет твой писатель, – захохотал он и вышел из палаты.
– Он такой же мой, как и твой, – проворчала Нина, но доктор ее уже не слышал, он летел по коридору, спеша к другим пациенткам.
Девушка снова начала разглядывать себя в зеркале. Ей очень нравилось то, что она там видела, и она тихонько смеялась.
– Еще два месяца, и я смогу начать новую жизнь! Только сначала кое-чью жизнь я превращу в ад. В такой ад, что это уже невозможно будет назвать жизнью!
В дверь палаты тихонько постучали, и Нина, резко развернувшись, юркнула в кровать.
– Можно? – спросил Николай, заглядывая в проем двери.
– Входи, – улыбнулась девушка и натянула одеяло до самых глаз.
Николай вошел в палату и положил пакет с фруктами на стол.
– Я тебе хурму принес, только-только появилась на рынке. Ее нужно в морозилку положить, а потом, когда оттает, она будет очень сладкой.
– Спасибо, я в курсе, – сдержанно проговорила девушка, не опуская одеяла.
– Что это с тобой? – нахмурился писатель.
– Ничего особенного, кроме того, что Виктор снял сегодня повязки, – улыбалась Нина, но Николай видел только ее смеющиеся глаза.
– Да ну? Покажи-ка, – азартно выпалил он.
– Боюсь, – хихикнула Нина.
– Чего ты боишься? Меня, что ли? – удивленно вскинул глаза Николай.
– Ага, тебя, – хихикнула Нина и еще больше прикрылась одеялом.
– Интересное дело! Виктора, значит, не боишься, а меня боишься? – нахмурился Николай. – Это нечестно.
– Виктор – мой доктор, его я не должна бояться, – ответила девушка.
– А я, между прочим, его ассистент, – напомнил писатель и воинственно подбоченился. – А ну, немедленно покажи мне лицо, я имею на это полное право. Я тоже старался, помогал ему, чуть в обморок там не падал, но держался.
– Какой же ты после этого медик, если крови боишься? – усмехнулась Нина.
– Поэтому я и не смог продолжать обучение в медицинском институте, бросил после третьего курса. Особенно меня убивала анатомичка, не мог спокойно смотреть на трупы, надо мной даже девчонки с нашего курса смеялись. Хватит мне зубы заговаривать, убирай одеяло, – опомнился Николай и начал подходить к кровати.
– Не подходи, – угрожающе предупредила девушка и еще крепче вцепилась в одеяло.
– А ты убери одеяло.
– На, смотри, – фыркнула она и открыла лицо.
Николай резко остановился на полпути и замер. Нина напряженно следила за выражением его лица и наконец, не выдержав затянувшейся паузы, рявкнула:
– Ты чего молчишь? Почему ничего не говоришь?
– Я не молчу, – пробормотал писатель, не отрывая взгляда от лица Нины.
– Да? Значит, после того как я приобрела новое лицо, я мгновенно потеряла уши, вернее, слух, – поправилась девушка. – Не молчи, Стручевский, скажи хоть что-нибудь. Тебе нравится или нет?
– Не то слово.
– Так да или нет? – повторила девушка.
– Еще бы, – снова неопределенно ответил мужчина.
– Ты дурак или как? – уже с издевкой спросила Нина. Она прекрасно видела, что мужчина буквально сражен результатом. Но ей непременно хотелось услышать из его уст, как она прекрасна, какой стала красивой, ну и все такое прочее. Ей в своей жизни никогда не приходилось слышать подобных слов, и сейчас ей очень хотелось, чтобы их повторяли бесконечно. – Так ты мне хоть что-нибудь скажешь, наконец? – угрожающе прошипела она.
– Ты прекрасна, – грустно ответил писатель.
– Коля, ты сейчас это так сказал, будто объявил мне о моих собственных похоронах, – надулась
