раскопать почву возле них. Мы спешились, привязали коней к столбам, развели огонёк из остатков плетня, которые горели прекрасно, повесили чайник, налитый взятой с собой водой, и в ожидании его готовности начали копать почву одной из хижин, – я у одной стенки, проводник у другой. Очир караулил чайник.
Почва оказалась довольно плотно утоптанной, но заступ уходил сравнительно легко вглубь; каждую глыбу мы разбрасывали и разбивали заступом, чтобы обнаружить все посторонние предметы. Их оказалось немного: это были обрывки одежды, тряпки, прутики, осколки глиняной и фаянсовой посуды; я выбросил насквозь проржавевший обломок ножа, проводник – медную сильно позеленевшую монету с квадратным отверстием, т. е. самый обыкновенный китайский чох, стоимостью в 1/7 копейки на наши деньги. На глубине одной четверти с небольшим почва стала более твёрдой. Расчистив от рыхлой почвы площадку в квадратный аршин у задней стенки, где копал проводник, мы стали по очереди работать кайлой, углубляясь в твёрдую почву на одну ладонь, но на всей площадке нашли только в одном месте и в самом начале несколько ржавых рыболовных крючков и каменный шарик с сквозным отверстием, вероятно грузило от рыболовной сети.
Приходилось думать, что эти остатки жилья принадлежат не древнему городу Шаньшань, а хижинам рыболовов того времени, когда по руслу Кончедарьи текла ещё вода, т. е. лет 80 – 100 и не более 200 назад. А древний город находился где-то дальше по низовьям этой реки или по другому руслу реки южнее или немного дальше на восток. Но чтобы найти его развалины, нужно было бы организовать целую экспедицию с топографами и в разных подозрительных местах проделать раскопки. Мне это предприятие было непосильным, я не мог тратить своё время на поиски древнего города Шаньшань в пустыне к югу от Куруктага.
В проводнике не было надобности, я отпустил его, а мы, вернувшись к вечеру на место ночлега, на следующий день пошли дальше на юг и верстах в 10 вышли к живой реке Кончедарье, окаймлённой густыми зарослями камышей, тамариска, тополёвыми рощами, солончаками по низинам. В одном месте нам попались свежие следы кабанов и поверх них следы тигра, который, очевидно, преследовал их; вспугнули фазанов, два из которых попали в наш запас. Дорога то отдалялась от реки по зарослям и рощам, то приближалась, и можно было видеть, что река достигает около 30 сажён ширины и 2 – 3 сажён наибольшей глубины. Кое-где встречались посёлки, жители которых занимались рыболовством.
Ещё два дня мы шли вниз по этой реке, и фазаны доставляли нам хороший завтрак и ужин. На третий день начался район низовий, где смешивались, переплетаясь рукавами, воды Кончедарьи и Яркенда, составляя реку Тарим и область его низовий. Обе реки несут в своей мутной воде много ила, осаждают его, заиливают свои русла, разливаются по окружающей низменности, создают озерки и новые протоки. Возникает целая сеть русел, стариц, озерков среди зарослей камыша на широкой площади низовий, где сменяют друг друга широкие и узкие протоки, озерки, заросли камышей, разных кустов и рощи тополей. Среди них рассеяны и жилища в виде хижин из камыша, населённых жителями, живущими рыболовством и охотой на птиц, кабанов и даже маралов, которые водятся в чащах зарослей. Это уже район озера Лоб-нор, куда впадают воды этих двух рек, в совокупности называемых также Таримом.
При виде этих разливов я вспомнил, что консул перед нашим отъездом рассказал мне, что несколько лет назад наш путешественник полковник Пржевальский прошёл впервые по реке Тариму и убедился, что озеро Лоб-нор находится не там, где его показывают китайские карты, а на два градуса широты южнее, почти у подножия Алтынтага. По поводу этого завязался даже спор, немецкий учёный защищал точность китайских карт и думал, что Пржевальский открыл не Лоб-нор, давно известный в географии Азии, а какое-то другое озеро, а Пржевальский доказывал, что китайские географы могли неверно определить положение Лоб-нора или же последнее переместилось с тех пор на юг.
Теперь я мог бы рассказать, что в этом споре обе стороны были правы. Я видел у южного подножия Куруктага старые русла Кончедарьи в том месте, где китайские карты показывают озеро Лоб-нор и где, очевидно, когда-то было озеро, теперь исчезнувшее. А потом, пройдя вниз по Кончедарье вёрст 120—140 на юг, т. е. около 2° широты, я встретил озеро, в которое впадает река Тарим, на том месте, где его видел Пржевальский. Старый Лоб-нор, который китайцы когда-то нанесли на карты, исчез, высох, а река, питавшая его, передвинула своё устье на юг и образовала там новое озеро, которое и открыл Пржевальский.[15]
Ещё два дня шли мы по этой области разлива и умирания главной реки южного Туркестана – Тарима, объединившего воды Южного Тянь-Шаня в русле Кончедарьи и Куньлуня в русле Яркенда. Мы пробирались через заросли и кусты, солончаки и рощи тополей, песчаные барханы, маленькие поля и посёлки лобнорцев и перемещались постепенно к западной окраине. По берегам нижнего течения Тарима, а также его рукавов расположены заросли тростника, болота и озера. Оказалось, что последние часто устраивают сами жители, отводя воду из главной реки в соседние низины; с водой уходит и рыба, и ловить её в мелких озерках и затопленных луговинах удобнее, чем в быстром, широком и глубоком главном русле Тарима. Вот эти озерки и разливы в течение жаркого времени года испаряют много воды, и в этом одна из причин, что в низовьях Тарим всё больше мелеет. По словам берегового населения, вода быстро прибывает, в Тариме летом, когда в Куньлуне тают снега, и убывает осенью, всего больше к концу ноября, когда река замерзает.
Мы прошли по правому берегу Тарима до того места, где он резко повернул на восток и начал разливаться в большое озеро Кара-кошун. Легко было увидеть, что этот поворот реки вызван тем, что здесь поднялись плоские высоты гор, которые тянутся с запада на восток и представляют первую низкую гряду Куньлуня; но эти низкие холмы увеличены песком, наносимым ветрами с севера и образующим здесь цепи барханов. Жители этого места у поворота реки, где начинаются болота и заросли западного конца озера Кара-кошун, в которое впадает Тарим, сказали нам, что осенью и зимой, когда в реке воды мало, многие рукава её почти обсыхают и ветры уносят сухой песок по обсохшим руслам на юг, увеличивая здесь цепи барханов. Тут же вдоль подножия этих высот ветвится и разливается в своих низовьях река Черчен, впадающая с запада в озеро Кара-кошун, и её разливы и обсыхающие русла дают ещё много материала для песчаных заносов.
Мы шли целый переход по окраине разливов реки Черчен, где тянулись обсохшие русла, заросли тростника, тамариска, песчаные барханы и косы, на возделанных участках, с которых хлеб был уже убран, судя по оставшимся стеблям, были пшеница, ячмень и кукуруза. Ночевали возле селения Чарклык, расположенного на речке, вытекающей из расположенного уже недалеко отсюда Алтынтага. Это селение было основано только в половине текущего века охотниками из города Керии, которые, преследуя диких верблюдов, наткнулись здесь на разрушенные стены небольшого города, среди которых валялись изломанные прялки; следы другого города нашлись по соседству, судя по чему эта местность была удобна для поселения. Сюда и переселились некоторые семьи из Керии и назвали своё поселение Чарклык, от слова «чарк» – по-тюркски «прялка». Развели поля и огороды, насадили фруктовые деревья и живут очень хорошо, почва мелкая, глинистая и при орошении очень плодородная; но неудобство составляет пыль, которую поднимают ветры, особенно весной.
Дальнейший путь пролегал по этой песчано-галечной равнине, которая тянется вдоль реки Черчен, окаймлённой буграми песка и зарослями кустов, и поднимается постепенно к Алтынтагу, который еле был виден или совсем скрывался в тучах пыли, составляющей особенность климата всей этой южной окраины бассейна реки Тарима. Жители этой окраины жаловались, что горячие летом и холодные зимой ветры пустыни приносят постоянно эту пыль, перевевая пески, и вся почва здесь пыльная. Она очень плодородная при орошении и бесплодная без него; корм плохой даже для верблюдов, которых приходилось подкармливать, покупая снопы сухой люцерны или клевера в селениях. Воду на ночлегах добывали из колодцев, но её было мало, и река Черчен оставалась далеко в стороне от нашей дороги, на которой попадались небольшие селения, а также развалины. По такой местности мы шли три дня до селения Ваш- Шари.
За этим селением пески пустыни Такла-Макан, остававшиеся до сих пор на левом берегу реки Черчен, перебросились и на правый берег, и дорога в течение двух дней пересекала их; они представляли то удлинённые увалы или гряды, то невысокие холмы в 3 – 9 сажён высоты, настоящие барханы с пологим наветренным склоном, обращённым на северо-восток.
Миновав эти пески, мы вышли уже к среднему течению самой Черчен, которая в борьбе с песками то течёт широким плёсом в 30—35 сажён ширины по зыбучему песчаному дну, то разбивается на узкие рукава со спокойными заливами и участками мокрого песка, покрытого слоем липкой глины. Глубина в широком русле меньше аршина, но местами есть омуты. Эти русла с промежутками имеют до 200 сажён ширины. Вода
