Отец к Шостаковичу относился с уважением, но ни в друзья не набивался, ни критикой его произведений не баловался. Они существовали как бы параллельно, отец — в заботах о государстве, Шостакович жил своей музыкой. Изредка встречаясь на приемах или премьерах, пожимали друг другу руки и расходились.
Одно последнее замечание. Сейчас принято считать, что Шостакович не вступил в партию, а туда его загнали насильно, чуть ли не угрозами. Такова дань времени, зеркальное отражение прошедшей эпохи с переменой знаков плюс на минус. Это неправда. Тогда действовали иные установки. Партия числилась рабочей, а стремилась в нее в основном интеллигенция: писатели, журналисты, инженеры. ЦК даже издало специальную директиву: рабочих принимать без ограничений, остальных же — в пределах спущенного лимита. Чтобы просто подать заявление о приеме в партию, композитору или ученому приходилось ожидать своей очереди годами. Об этом теперь вспоминать не принято, но что было, то было.
В свою очередь, отец считал членство в партии привилегией, а не обязаловкой. Он одинаково высоко ценил коммуниста Королева и беспартийного Туполева, и к последнему с партией не навязывался. Я тому свидетель. Он с восторгом отнесся к просьбе академика Евгения Оскаровича Патона о приеме в партию, но решение это принимал на исходе своей жизни сам Патон, а не Хрущев. Не думаю, что в отношении Шостаковича он вел себя иначе. Никто же иной на величину калибра Шостаковича давить бы просто не посмел, ни райком, ни горком. Они могли предложить ему стать членом партии, но заставить его, зная, что последует, если он пожалуется отцу, — такого я себе не представляю.
Новые театры
15 апреля 1956 года в помещении Московского Художественного театра состоялся первый спектакль театральной студии «Современник», а уже в октябре 1956 года состоялся первый сбор актеров нового молодежного театра «Современник», театра Олега Ефремова. До этого театры только закрывали — театр Мейерхольда, театр Таирова, перечислять закрытые театры можно долго. Свой первый спектакль по пьесе Виктора Розова «Вечно живые» ефремовцы представили публике со сцены МХАТа. Вскоре театр переехал в собственное здание на площади Маяковского (Триумфальной). Очередь за билетами в «Современник» выстраивалась с ночи.
Вслед за «Современником» в Москве появился еще один театр — «Кремлевский». Его создали внутри Кремля, в здании, где размещалось правительство, на базе шикарного клуба кремлевской обслуги. Отец попал туда однажды на какое-то собрание и возмутился: «Как это такой зал пустует?» И тут же распорядился: «Отдайте его москвичам».
Сетования, что работники Кремля лишатся места проведения досуга, он парировал советом посещать новый театр, спектакли там пойдут ежедневно, в клубе же они собираются от силы раз в неделю. Зашли с другой стороны, попытались припугнуть отца: театр располагается в том же помещении, что и Совет Министров, как бы чего не вышло. Отец, в отличие от Сталина, покушений не боялся и пропустил предостережения мимо ушей. Он не исключал такой возможности, страна большая, люди в ней разные, но, пройдя войну, не раз находясь на волосок от реальной, а не вымышленной угрозы смерти, к потенциальным покушениям относился фаталистически, как к сброшенной с немецкого юнкерса бомбе: даст Бог — минует. А не минует, значит, так на роду написано. За долгие годы пребывания отца у власти на его жизнь никто не покусился.
Вскоре Кремлевский театр открыли для публики. В нем выступали в основном приезжавшие в Москву гастролеры. Вечером 28 октября 1962 года вслед за разрешением Кубинского кризиса отец смотрел там спектакль «У Витоши»[37] Софийского драматического театра из Болгарии. Тем самым он продемонстрировал стране и миру: все в порядке, волноваться не стоит. Кремлевский театр просуществовал недолго. После отставки отца ему вернули статус закрытого Кремлевского клуба.
Итиро Хатояма и мирный договор с Японией
13 октября 1956 года в Москву прилетел премьер-министр Японии Итиро Хатояма. Тяжело больной, полупарализованный Хатояма с трудом перенес перелет, но не приехать в Москву он себе позволить не мог. После того, как в сентябре прошлого 1955 года немецкий Канцлер Конрад Аденауэр уладил отношения с СССР — не только договорился о возвращении домой военнопленных, но и возобновил контакты в экономике и торговле, в Токио на премьер-министра давили со всех сторон.
14 октября в Кремле начались переговоры. По поручению не встававшего с постели Хатоямы их вел Ициро Коно, министр земледелия и рыбной промышленности. Они с отцом достаточно быстро нашли общий язык. Договорились о возвращении домой шестисот тысяч пленных японцев. Хрущев согласился амнистировать японских генералов, осужденных за военные преступления. Пока в принципе обсудили основные положения мирного договора, включая соглашение о границе. Согласно Ялтинским договоренностям между союзниками, подтвержденным в 1952 году Сан-Францисским мирным договором (Сталин его по каким-то своим соображениям подписать отказался) к Советскому Союзу, в числе других территориальных приобретений, отходила вся цепь Курильских островов от южной оконечности советского полуострова Камчатка до северного побережья японского острова Хоккайдо. С этим тогда никто не спорил, а вот теперь, что такое Курильские острова, стороны трактовали по-разному. Японцы делили их на просто Курильские острова и два южнокурильских острова Кунашир с Итурупом, которые, по их пониманию, СССР оккупировал незаконно. Они старались получить их обратно, а в придачу не входящий в Курильскую гряду островок Шикотан вместе со скальной грядой Хабомаи (на русских картах значатся как остров Полонского, Зеленый и еще как-то). Всякие переговоры — это торг, стороны запрашивают побольше, чтобы потом получить хоть что-нибудь.
Советские руководители Курилы на Северные и Южные не делили, считали все острова своими, так же, как и Шикотан с Хабомаи. После долгих препирательств японцы сняли свои претензии на Итуруп с Кунаширом, отец же пообещал после подписания мирного договора не вернуть, а в качестве жеста доброй воли передать Японии советские территории Шикотан и Хабомаи, и тем самым закрыть территориальный вопрос.
Отцу сделка представлялась выгодной, мирный договор открывал перспективы экономических связей с японцами, а они стоили двух малозначащих по понятиям тех лет клочков земли. Напомню, что в 1956 году не существовало такого понятия, как обширная, четырехсотмильная, морская экономическая зона вокруг любого принадлежащего стране, пусть и пустынного, клочка земли. В те годы речь шла только о самих островах.
Премьер-министр Хатояма решением вопроса тоже остался очень доволен, он не только возвращал домой своих военнопленных, но еще и получал в подарок два, пусть и крошечных, островка.
Стороны расстались удовлетворенные друг другом. Хатояму встретили в Токио аплодисментами. Японский парламент без особых возражений ратифицировал договор.
Но тут в дело вмешались американцы. Джон Фостер Даллес пригрозил японцам: если они подпишут мирный договор с Советским Союзом, откажутся от претензий на Итуруп и Кунашир, то США заберут себе японскую Окинаву. Мирный договор не подписали. Вопрос завис.
Ленинские премии
6 ноября 1956 года, в канун празднования годовщины Октябрьской революции, учредили Ленинские премии за достижения в науке, технике, культуре, литературе. Собственно, их не учредили заново, а, как записано в решении Президиума ЦК, восстановили.
