подготовили тщательно, с самого начала года цифры согласовывали и пересогласовывали. Казалось бы, какие могут возникнуть придирки? Но при желании придирки всегда найдутся. Молотов «выразил сомнение насчет того, как это все увязано, насколько мы обоснованно планируем».
— Важно,
Но Борисов именно об этом и докладывал. Казалось, Молотов не слышал докладчика. На самом деле Молотов слышал все, просто таким образом он выражал свое неудовольствие.
— О качественности поставляемого нам оборудования следует все выверить досконально, — неожиданно для отца поддержал Молотова Маленков.
— Баланса нет. Зачем у них станки заказываем? — вмешался Каганович и предложил вернуть документ на доработку, отложить на неопределенное время его подписание с представителями стран.
— Что значит оттянуть? — возмутился отец. — Не подписать соглашение вовремя — значит отказаться от заказов. Им же необходимо заранее знать, что мы купим, а что нет. Не купим оборудование, они к нам же придут за кредитами.
— Неужели мы должны принимать все на веру? — непривычно горячо возразил обычно флегматичный Первухин.
— В Совете Министров дополнительно рассмотреть, — вставил свое слово Ворошилов и предложил отложить решение вопроса на неделю, до следующего заседания Президиума ЦК.
Отец не понял, что изменится за неделю, стал объяснять, что ГДР и так уже нам должна почти 400 миллионов рублей. Примем план, они отдадут долг товарами. Не примем — не получим ничего. Мы уже решили, что в понедельник в Польшу должен вылететь Сабуров. Его там ждут, а без утвержденного плана ему делать там нечего. И вообще, если мы хотим сохранить социалистическое содружество восточно- европейских стран, то должны проводить политику, устраивающую всех. Иначе кому нужен такой социалистический лагерь?
Однако на его призыв никто не откликнулся.
— Если вы «против», то давайте голосовать, я с радостью останусь в меньшинстве. Большинству же придется отвечать за последствия безответственного решения, — рассердился отец, и тут его перебил Булганин, заявив, что не позволит говорить с собой в таком тоне, план явно сырой и принимать его нельзя.
Отец какое-то время внимательно смотрел на своего старого друга и неожиданно согласился отложить вопрос на время, все прояснить, а потом вернуться к его обсуждению.
Заседали еще около часа, все это время Булганин нервничал, вертелся на стуле, а после заседания обернулся к уже взявшемуся за ручку двери отцу, выкрикнул, что он не позволит…
Отец начал понимать, что дело не в балансе торговли с Восточной Германией или Польшей, но он еще не осознал, как далеко зашли «молотовцы». А зашли они очень далеко, сговорившись обо всем, ощущая, что за ними большинство в Президиуме ЦК, они чувствовали себя победителями, вот и дали волю своим эмоциям.
А он еще не знал, что произошло 10 июня, в воскресенье. В тот день, пока отец с Булганиным путешествовали по Финляндии, на заседании Президиума ЦК под председательством Микояна обсуждали проект торгового договора с Австрией. Микоян в апреле 1957 года ездил в Вену и вернулся с неутешительной информацией, в балансе австрийской внешней торговли доля СССР не превышает полутора процента — крайне мало по сравнению с 30 процентами, падающими на Западную Германию, поставлявшую австрийцам железную руду и уголь. Другими словами, те же товары, которые есть и у нас. Такой баланс не в нашу пользу, по мнению Микояна, мог поставить под вопрос австрийский нейтралитет. Во время визита правительство Австрии предложило Анастасу Ивановичу очень выгодные условия: в обмен на 500 тысяч тонн угля и 200 тысяч тонн железной руды продать нам уже в следующем году речные буксиры, сотню или даже более маневровых тепловозов, 240 тысяч тонн дефицитнейшей листовой стали, на 22 миллиона рублей обновить устаревшее советское оборудование целлюлозных комбинатов.
В случае одобрения советской стороной австрийцы обещали условия торгового соглашения пролонгировать и на последующие годы. Казалось бы, за такое предложение следует ухватиться обеими руками, но… Молотову одно напоминание об Австрии, о договоре, подписанном с ней в 1955 году его рукой, но вопреки собственной воле, по настоянию отца, вызывало прилив злобы. Он не сдержался, заикаясь, кричал, что, по сведениям Госконтроля, у нас собственное бумагоделательное оборудование валяется на складах, нам самим не хватает ни угля, ни железной руды, а тут «насовываем заказы на какие-то австрийские буксиры, паровозы», и все это ради неясной никому политической выгоды.
И это при том, что маневровых тепловозов при потребности в 3 100 единиц у нас вообще пока не производили. На 1958 год запланировали выпуск опытных десять штук.
Молотова поддержал Первухин: «К оборудованию для производства целлюлозы на 22 миллиона подойти критически. По железной руде у нас тяжело. Получается, давай, что придется».
Кагановичу не понравилась покупка маневровых тепловозов, они никому не нужны, как не нужны тепловозы вообще. Он еще не остыл от «тепловозных» баталий с отцом. С заместителем министра путей сообщения Н. А. Гундобиным, предоставившим цифры Микояну, он пообещал разобраться особо.
— Внешторг навязывает, — бушевал он, имея в виду Микояна, курировавшего в правительстве торговлю. — Не принимать решения, вернуться позже.
— Поручить Комиссии по внешнеэкономическим вопросам доработать. План нужен, — закричал Ворошилов.
Вконец расстроенный Микоян снял «свой» вопрос с обсуждения.
В субботу, 15 июня 1957 года, вечером мы с женой приехали на электричке из Загорска. Воскресенье вся семья провела на даче. Этот день ничем не отличался от множества выходных, гуляли с отцом, купались в Москве-реке, вместе обедали. Отец рассказывал о Финляндии, посмеялся, вспомнив, как Кекконен парил его веником в бане. К бане отец подходил утилитарно. На рудниках в Донбассе и потом в Киеве за отсутствием в квартире ванны, как все, ходил в баню мыться, не париться. После обзаведения ванной с баней покончил навсегда. Баня для отца оставалась символом бедности и неустроенности.
Вечером в воскресенье мы с женой уехали в Загорск, так как смена на заводе начиналась рано, где- то около 8 утра.
Понедельник отец провел в привычных заботах, принимал посетителей, отвечал на телефонные звонки, сам кому-то звонил. Днем все вместе обедали в Кремле. О столкновении в субботу не вспоминали. А вечером, тоже всем «коллективным руководством», отправились в посольство Народной Республики Болгарии на прием в честь 75-летия основателя Народной Болгарии Георгия Димитрова. На приеме пили, ели, разговаривали — все как обычно. Потом произносили речи. От советских гостей выступил отец. В заключение — концерт болгарских артистов. По домам разъехались не поздно.
День закончился, как обычно.
Началось во вторник, 18 июня
Вторник для заседания Президиума ЦК день необычный. По заведенному распорядку, заседания проходили по четвергам или субботам. Видимо, «молотовцы» рассчитывали завершить дело к воскресенью.
Окончательно сложившийся расклад сил, казалось бы, не сулил отцу ничего хорошего. Против него объединились Молотов, Каганович, Ворошилов. На их сторону перешли Маленков, Булганин, Первухин и Сабуров, семь голосующих членов Президиума ЦК, причем трое из них — старейшие. С другой стороны — сам Хрущев, с ним Микоян и новички Суслов и Кириченко. Кандидаты в члены Президиума, избранные в последние годы: Жуков, Шепилов, Козлов, Брежнев, Шверник, Мухитдинов и Фурцева — поддерживали отца, но они не имели права голоса.
18 июня утром Маленков решил заранее поговорить с Жуковым. Особой надежды на успех он не питал, но попробовать заполучить на свою сторону министра обороны тоже не мешало. В любом случае они ничего не проигрывали, предупредить отца Жуков уже не успевал. А даже если предупредит, то тоже ничего не изменится, до заседания оставались считанные часы.
