только тяжеловесу Черчиллю, но и «более легковесному» президенту США Эйзенхауэру. Георгию Максимилиановичу, так же, как почти полвека спустя Горбачеву, донельзя нравилось нравиться собеседникам, особенно иностранным. Ради того, чтобы добиться их расположения, он внутренне был готов на многое. Эти страхи подтверждала недавняя поддержка Маленковым нелепой идеи, не просто отказаться от социализма в ГДР, но и за здорово живешь уступить врагу Восточную Германию, завоеванный кровью форпост в сердце Европы. Не нужно большого ума, говорил отец, чтобы растранжирить нажитое поколениями. Вернуть утерянное будет много сложнее.
Что же касается маленковской несамостоятельности, в этом его тоже обвиняли на Пленуме, очень даже устраивала отца. Не случайно он заменил Маленкова на столь же безынициативного и аполитичного, если дозволено так говорить о главе правительства, Булганина.
В профессиональной историографии общеприняты рассуждения о борьбе за власть между Хрущевым и Маленковым, которая завершилась победой отца. Побойтесь Бога. Какая борьба за власть? Маленков никогда не претендовал на реальную власть. Сразу после ареста Берии отец уверенно занял место лидера. Он председательствовал на еженедельных заседаниях Президиума ЦК. Постановления правительства по различным хозяйственным вопросам сначала стали Постановлениями Совета Министров СССР и ЦК КПСС, а с июля 1954 года на первом месте уже писался ЦК КПСС, а правительство — на втором, неоспоримый знак того, где сосредоточена реальная власть. Маленков воспринимал происходившее как должное, роль ведомого, «пристяжного», его устраивала, а если он и переживал, то никому свои переживания не показывал.
И после январского Пленума в отношении Маленкова к отцу внешне ничто не изменилось. Он, казалось, удовлетворился всем происшедшим и тем, что 9 февраля Верховный Совет СССР, освободив его от обязанностей главы правительства и назначив министром электроэнергетики СССР, сначала оставил за ним пост заместителя председателя Совета Министров, а уже через три недели, 1 марта, под предлогом реорганизации структуры правительства, по предложению Булганина, естественно, инициированному отцом, выставил из заместителей председателя. Теперь он стал просто министром, но в ранге члена Президиума ЦК КПСС. Маленков по-прежнему был частым гостем у нас на даче. Он, как ни в чем не бывало, гулял с отцом, с видимым увлечением рассказывал о своих новых, министерских делах, продолжал строительство своей новоогаревской дачи. Внешне все, а возможно и внутренне — чужая душа потемки — не изменилось. Возможно, Георгий Максимилианович пока не видел на политическом горизонте реального очередного «хозяина».
Новый глава правительства
Когда 22 января 1955 года на заседании Президиума ЦК начали разговор о новом председателе Совета Министров, сидевший во главе стола отец первым взял слово, предложил Булганина и добавил: «Мою фамилию прошу не называть». Видимо, перед заседанием, в кулуарах, такую возможность рассматривали, и всерьез, но он воспротивился. После смерти Сталина они решили разделить посты главы правительства и главы партии и тем самым воспрепятствовать сосредоточению слишком большой власти в одних руках. Отец считал решение правильным, да и с ежедневной рутиной, сидя на двух стульях, одному не справиться.
И тем не менее, высказывавшийся по традиции первым после председательствующего Молотов упрямо произнес: «За кандидатуру Хрущева».
В последние годы жизни Сталин ставил себя, Председателя Советского Правительства, выше себя же — Генерального Секретаря ЦК Коммунистической партии. Но какой половине своей ипостаси в данный момент отдать предпочтение, касалось только лично его.
Молотов, человек по-своему принципиальный, считал, что раз Хрущев де-факто лидирует в руководстве, то и де-юре следует «по-сталински» сосредоточить в его руках всю полноту власти. Отец недовольно поморщился.
— Мою фамилию не называйте, — снова повторил он и перевел взгляд на Кагановича.
— За кандидатуру Булганина, — быстро сориентировался Лазарь Моисеевич, хотя еще менее часа назад он солидаризировался с Молотовым. Но тогда ему казалось, что, отказываясь, отец играет, так же, как любил играть Сталин, неоднократно предлагая свою отставку. Поняв, что ошибся, Каганович тут же сменил ориентацию.
А вот Ворошилов, как и Молотов, придерживавшийся традиционной постмонархической идеи сосредоточения всей полноты власти в одних руках, заколебался, но все же невнятно произнес: «Был бы за Булганина, но придется за Хрущева». Никто не понял, что же он хотел сказать, но и не старался понять, в Президиуме ЦК Ворошилова все уже давно, включая его самого, всерьез не воспринимали.
Дальше дело пошло гладко. Молотов остался в одиночестве, все высказались за Булганина. Однако Вячеслав Михайлович не сдался, в конце заседания еще раз попросил высказаться и слово в слово повторил свои доводы. Отец поставил на голосование кандидатуру Булганина и первым поднял руку «за». Остальные члены Президиума ЦК последовали его примеру. Все, кроме Молотова. Молотов воздержался.
Отец и Булганин стали неразлучной парой, Хрущев — ведущий, Булганин — ведомый. 1955 год, в отличие от предшествующего десятилетия, изобиловал государственными визитами, «нашими» туда и «тех» оттуда. В 1955 году в Москву приезжали австрийский канцлер Юлиус Рааб, канцлер ФРГ Конрад Аденауэр, премьер-министры Индии Джавахарлал Неру и ГДР — Отто Гротеволь, президент Финляндии Ю. К. Паасикиви. Отец вместе с Булганиным съездили в Югославию, затем на совещание четырех держав в Женеву, где познакомились с президентом США Эйзенхауэром, премьер-министром Великобритании Энтони Иденом и председателем правительства Франции Эдгаром Фором. В конце 1955 года они совершили, триумфальный, без всякой натяжки, визит в Индию, Бирму и Афганистан. С королем Афганистана Мухаммедом Захир Шахом у отца тогда сложились по-настоящему дружеские отношения.
Практически все международные инициативы исходили от отца, он диктовал послания руководителям зарубежных стран, но подписывал их, по занимаемой должности Председателя Правительства, Булганин. Отец задавал тон на переговорах, но главой делегации числился Булганин. Отец не хотел и не мог упускать инициативу, но формально он не занимал никакого практически значимого государственного поста, позволявшего бы ему в одиночку заниматься иностранными делами. Так они и путешествовали по миру на пару, Булганину отводились протокольные функции, в переговорах верховодил отец. Безынициативный от природы Булганин с готовностью уступил пальму первенства отцу. Сложившийся дуэт его устраивал. По крайней мере, пока устраивал.
Паритет или необходимая достаточность?
Назначение Булганина главой правительства вызвало перемещения в военном ведомстве. Министром обороны, по настоянию отца, стал Жуков, но он не считал себя креатурой отца, как и чей-либо еще. Человек властный и самодостаточный, по праву считавший себя победителем непобедимого немецкого вермахта, с обретением министерского портфеля и последующим почти автоматическим избранием в высший политический ареопаг страны — Президиум ЦК КПСС, Жуков превращался из победоносного военачальника в самостоятельного, но пока тяготевшего к отцу, политика. Тут сказывалось и давнее довоенное и военное знакомство и то, что за эти годы они ни разу не «подставляли» друг друга, и то, что именно отец вернул его в Москву, извлек из политического небытия, да и вообще они тогда симпатизировали друг другу.
Став министром, Жуков взялся наводить порядок. Военное ведомство, по его мнению, подраспустилось при мягком, интеллигентном маршале Алексее Михайловиче Василевском и уж окончательно потеряло боевую форму при абсолютно штатском маршале Булганине. Чистку новый министр начал с головы. По его мнению, высший генералитет, командующие военными округами, а это, в основном, бывшие командующие фронтами времен войны, не столько устарели, сколько состарились (напомню, что
