Таким образом, мы получили признание де-факто установления границ и передачи функций их охраны Германской Демократической Республике. Это не являлось более поводом для обострения наших отношений».
В соответствии с планами испытания ядерного оружия на Новой Земле в эти октябрьские дни собирались произвести фантастический по своей мощности ядерный взрыв, испытать 50-мегатонный заряд. Было подготовлено три таких монстра: в 30 мегатонн, 50 и 100. Выбрали средний. Эхо взрыва должно было докатиться до Северной Европы грозным, но относительно безопасным рыком. Подобных зарядов мир еще не знал, наш оказался первым и единственным. Средмашевцы чрезвычайно гордились своими достижениями, и отцу очень хотелось продемонстрировать нашу мощь.
Славский докладывал, что подготовка на Новой Земле идет полным ходом. По всем расчетам, последствия взрыва не скажутся на нашем побережье, не затронут наших северных соседей, хотя и не останутся неощутимыми. Отец согласился: пусть почувствуют и своим союзникам по НАТО расскажут.
Подтвердили срок — октябрь, 30-го.
Наконец испытание состоялось. Вернувшись с вечернего заседания съезда (эти два события совпали неслучайно), отец с гордостью рассказал о том, что результаты даже превысили ожидаемый эффект. Вместо расчетных пятидесяти, получилось пятьдесят семь мегатонн. Отец был в восторге. Вот только носителя под такой тяжелый заряд не существовало.
На фоне Новоземельского взрыва подземное ядерное испытание, проведенное 11 октября на Семипалатинском полигоне, прошло почти незамеченным, но с него началась новая эра. Вскоре и у нас все взрывы уйдут под землю.
Сразу после возведения заграждений на границе в Западном Берлине возникла паника. Многим казалось, что дни самостоятельного существования города сочтены. Местные деловые люди начали сворачивать свою активность, продавать предприятия.
Отец с удовлетворением воспринимал происходящее. Считал, что это только приблизит неизбежное обращение западноберлинского магистрата за помощью к правительству ГДР. Его надежды не оправдались. Постепенно положение стабилизировалось, началось, пусть медленное, перемещение капиталов в обратном направлении.
Американцы отозвали Клея. Уехал в Москву Конев.
В 1963 году «чек пойнт Чарли» вновь замелькал на страницах газет.
17 января приехавший в Берлин на 6-й съезд Социалистической Единой партии отец не преминул посетить «чек пойнт Чарли». Будучи человеком любознательным, он хотел своими глазами увидеть место «танкового» противостояния, заглянуть в переулки, где советские танкисты поджидали в засаде американцев. Окружавшей его толпе он объяснял, что силой захватить Западный Берлин никто не собирался и не собирается. Американцы волнуются напрасно.
Летом туда же, на «чек пойнт Чарли», как бы с «ответным визитом», приехал президент Кеннеди. Он не мог допустить, чтобы последнее слово осталось за отцом. 26 июня власти Западного Берлина организовали на границе секторов грандиозный митинг. Именно там Кеннеди произнес свои ставшие знаменитыми слова: «Я — берлинец» («Ich bin Berliner»), — и, проигнорировав миролюбивый жест отца, пообещал, что США не остановятся ни перед чем, даже перед атомной войной, чтобы защитить мир от советской угрозы.
В июне 2003 года и я побывал на «чек пойнт Чарли». Там теперь немцы организовали музей. На выставленных на стендах фотографиях мирно соседствуют Президент Кеннеди и Председатель Совета Министров СССР Никита Сергеевич Хрущев. Оба они теперь стали историей.
По расчетам отца, после установления суверенитета народного правительства над территорией экономика ГДР должна была рвануть вверх, резко подняться жизненный уровень. С горечью он отмечал, что поставленной цели достичь не удалось.
Он с возмущением рассказывал, как Ульбрихт предложил поднять цену на рыболовные суда, строящиеся для Советского Союза. Отец сравнил, сколько мы платим ГДР и сколько ФРГ за идентичные товары. Оказалось, в ФРГ и ГДР цены установлены одинаковые, но в ФРГ обеспечивают рентабельное производство, а ГДР работает себе в убыток. Отец сетовал на то, что в таких условиях, с таким хозяйствованием далеко вперед не продвинешься.
На фоне громкого скандала вокруг Берлина почти незамеченными остались скромные газетные сообщения о пусках 13 и 17 сентября 1961 года советских ракет-носителей в акваторию Тихого океана. Заканчивались испытания межконтинентальной баллистической ракеты Р-16. Начатое полгода тому назад строительство наземных стартовых позиций не останавливалось ни на минуту. Правда, служба им предстояла недолгая, пока не подоспеют шахты. Испытаниям королёвской Р-9 пока не виделось конца.
В начале февраля 1962 года отец отправился отдохнуть в Пицунду. Там было чуть теплее, чем в Крыму, а главное, к построенным в последние годы правительственным дачам добавился бассейн с морской водой, невиданная по тем временам роскошь. Отец рассчитывал не только восстановить силы, но заодно провести ревизию ракетных дел. За последние годы приняли не одно постановление правительства. Часть из них устарела, часть не выполнялась. Некоторые дублировали друг друга, приводя к нерациональной трате огромных средств. Отец задумал провести расширенное заседание Совета обороны, послушать военных, министров, конструкторов, не спеша разобраться, посоветоваться и принять ракетную программу на ближайшие годы.
Под обсуждение запланировали несколько дней. В Москве отец никак не мог выкроить время: отвлекали повседневные дела, приемы, встречи — все без исключения «чрезвычайной» важности. Вот он и решил собрать всех во время отпуска.
Заседание отец решил провести в спортивном зале; на шведские стенки, считал он, удобно развесить плакаты, а рассядутся все за легкие дачные столики.
Генеральных и главных конструкторов сопровождали по два представителя от каждой «фирмы». Челомей решил взять с собой меня. Из дома мы каждый вечер связывались по телефону с отцом, и я при первой возможности сообщил ему, что собираюсь в гости. Отец не возражал, даже обрадовался, видно, один он там заскучал. Отец пошутил, что напишет заявление Челомею с просьбой разрешить мне задержаться потом еще на пару дней.
Прилетели мы накануне назначенного дня.
Следующее утро началось по-деловому. Первым в тщательно охраняемом физкультурном зале появился секретарь Совета обороны генерал-лейтенант Семен Павлович Иванов. Он придирчиво огляделся. Неодобрительно покачивая головой, потрогал хлипкие столы и плетеные стулья. Затем занялся проблемой записи выступлений на магнитофон. Генерал привез с собой миниатюрный магнитофончик, обеспечивающий многочасовую запись на специальную проволоку — последнее достижение разведчиков из Генерального штаба. Ему помогал приехавший с ним полковник, подавал голос то с одного, то с другого места. Задача оказалась непосильной, здесь слишком громко, там еле слышное бормотание совершенно терялось в помехах. Наконец генерал сдался и приказал полковнику неотлучно находиться подле него, записывать выступления в специальную секретную тетрадь, прошитую суровыми нитками.
Тем временем стали собираться участники заседания. Одна за другой подкатывали к даче черные «Чайки» и «Волги». Их собрали для высоких гостей со всего побережья.
Тут и плотный Малиновский, приехавший в одной машине с возвышающимся каланчой главнокомандующим войсками Варшавского договора Гречко, и сурово-собранный главком противовоздушной обороны Бирюзов рядом с расплывшимся в улыбке начальником Генерального штаба Захаровым, еще два главкома: переливающийся как ртуть, сухонький Москаленко и черным шариком упакованный в форменный флотский мундир Горшков. Они оба докладчики: Горшков — сегодня, Москаленко — завтра.
За ними следуют маршалы, сопровождаемые толпящимися поодаль генералами. В глаза ударяют бриллиантовые лучики от звезд, висящих под горлом, зал золотится погонами, расшитыми звездами и звездочками различных фасонов, пестрит многоэтажными орденскими колодками.
Заходят запечатанные в строгие темные костюмы министры и конструкторы, сопровождающие лица,
