Не повезло и соседствующему с «Прагой» памятнику Гоголю. Десятилетия он не привлекал внимания Сталина — сидит себе и сидит. А вот незадолго до конца что-то вызвало раздражение: то ли почему он сидит, то ли чему грустно улыбается? Гоголя спешно заменили — сидячего на стоячего.
Среди других забот новых властей оказалась и судьба небоскреба Дворца Советов. По замыслу Сталина он должен был стать величайшим зданием мира, превзойти нью-йоркские небоскребы, оставить далеко позади архитектурные амбиции Гитлера по превращению Берлина в центр грядущего мироздания. Дворец запроектировали столь высоким, что венчающей его скульптуре Ленина большую часть года суждено было скрываться в облаках.
Строительство начали в середине 1930-х годов на Кропоткинской набережной, поблизости от Кремля на месте взорванного незадолго до этого храма Христа Спасителя — памятника победы над Наполеоном. Заложили циклопический фундамент, начали варить металлический каркас, но тут грянула война. Летом 1941 года Гитлер напал на Советский Союз. Работы прекратились, металлический остов здания разобрали, сталь требовалась для производства танков.
После победы стройка возобновилась, но дела продвигались неспешно. К моменту смерти Сталина восстановили лишь каркас первых пяти-шести этажей.
Отец резко возражал против строительства высотных зданий. Они обходились много дороже пяти- шестиэтажек, а с землей под строительство в Москве проблем не было. Не Нью-Йорк. Коллеги по Президиуму ЦК поддержали отца. Решили впредь небоскребы в Москве не строить, сооружение Дворца Советов прекратить.
Рабочие во второй раз занялись разборкой каркаса невезучего дворца. На его месте решили устроить открытый плавательный бассейн. Самый большой в мире. Почему бассейн? Отец объяснил мне, что на таком мощном фундаменте жалко возводить обычное здание. А бассейн и людям доставит удовольствие, и место сбережет. А там потомки решат, как распорядиться «наследством». Бассейн так бассейн. Решение тогда прошло незамеченным. Ворчали лишь в соседних музеях, испарения подогреваемой зимой воды нарушали баланс влажности в их запасниках.
Со временем бассейн стал частицей московской жизни, почти каждый столичный житель хоть раз окунулся в его воду.
Прошли годы. Потомки решили по-своему. На старом фундаменте в виде бетонной копии восстановили облик порушенного храма Христа Спасителя. Копия не оригинал, но это дело вкуса.
«Вот только надолго ли?» — задаются вопросом москвичи. Давняя легенда гласит, что на этом месте в болотистом кремлевском предместье когда-то стояла деревянная часовенка. В ней жил монах-схимник. Его покой нарушил царь Иван IV, за пролитую им кровь прозванный Грозным. Царь решил снести часовню и возвести на ее месте монастырь. Рассказывают, что отшельник проклял и царских гонцов, и само это место, и предрек: что бы тут ни построили, долго не продержится. Построенный монастырь снесли по повелению царя Николая I. Возвели на его месте храм Христа Спасителя. Затем его взорвали. Стали строить Дворец Советов. Бросили. Соорудили плавательный бассейн. Наконец вернулись к сооружению старого-нового храма. И все на этом же, проклятом месте.
На 25 января 1954 года было назначено открытие в Берлине совещания министров иностранных дел США, Великобритании, Франции и Советского Союза.
Спорных вопросов накопилось немало. Не существовало ни одной проблемы, где бы точки зрения Запада и нашей страны сходились. Но вопросом вопросов стала судьба Германии.
Отец заметно нервничал. Домой он стал приходить поздно, вечером подолгу говорил по телефону. Это выглядело необычно, он из дома звонил редко, ему — еще реже. Дверь в кабинет он не закрывал. Чаще разговоры велись, как я понял, с Молотовым. По телефону продолжались дневные обсуждения нашей позиции в отношении Германии и Австрии.
Как-то раз после очередного телефонного разговора, когда отец вышел из кабинета, я стал его расспрашивать. Он понял, что я слышал разговор, но не рассердился и начал терпеливо пояснять, что состояние войны не может продолжаться вечно, когда-то надо заключать мирный договор. Мы должны наладить хорошие отношения с нашими соседями, только дружба, равноправие и взаимное уважение позволят надолго сохранить мир. В Австрии существует правительство, с ним предстоит подписать договор, войска же должны вернуться домой. Оккупационная армия никогда и нигде не являлась символом дружбы.
Я расстроился. Мы победили в войне, взяли Вену, а теперь должны уходить. Отец растолковывал мне азы международных отношений, но до меня его слова доходили с трудом. Ведь все эти годы газеты, радио твердили о другом. Призывали к победе, а не к отступлению. А тут, ничего не добившись, мы заключили перемирие в Корее и теперь собираемся уйти из Австрии.
— А что будет с Германией? — продолжал я.
Отец задумался. Мне показалось, что он не расслышал меня, и я повторил:
— Что будет с Германией?
— В Германии ситуация иная, — после длинной паузы начал отец. — Там существуют два государства. Восточные немцы выбрали социализм, и мы просто обязаны их поддержать в строительстве нового общества. Это наш долг коммунистов. Американцы хотят уничтожить ГДР, присоединить ее к Западной Германии. Мы на это не пойдем.
Отец еще долго говорил о серьезных противоречиях, о том, что мы всегда стояли за объединение Германии, но в нынешних условиях этот вопрос должны решать только сами немцы, правительства ГДР и ФРГ. Видимо, он решил выговориться, еще раз вслушаться в свои аргументы.
Конечно на совещании ни до чего договориться не удалось. В те годы собеседники не только не склонялись к диалогу, но вообще с трудом понимали друг друга. Каждая из сторон заученно излагала свою позицию. Многие наши предложения и не предназначались для обсуждения, а были направлены, как говорил отец, на разоблачение агрессивной сущности политики империализма. Американцы поступали аналогично. Германский же вопрос оказался наиболее сложным. Наши предложения на тот период отражали статус-кво, но оказались абсолютно неприемлемыми для Запада. Конрад Аденауэр не желал даже помыслить о диалоге с Вальтером Ульбрихтом, само упоминание о ГДР выводило его из себя.
Отец решил действовать самостоятельно. Миру предстояло убедиться, что он настроен решительно. ГДР должна обрести статус не ниже, чем у немецкого государства на западе. 20 марта 1954 года советское правительство сделало решительный шаг: Москва заявила о снятии оккупационного статуса в Восточной Германии и установлении дипломатических отношений с ГДР. Правда, там присутствовала стыдливая фраза о том, что принятые соглашения действуют до принятия решения об объединении Германии. Отец пояснил мне свои намерения кратко: западным странам следует трезво оценивать серьезность наших планов в ГДР, а наши друзья в Германии должны ощущать нашу твердость, понимать, что мы их не бросим. Он особенно подчеркивал, что поддержка ГДР — это не уловка в дипломатической игре, она естественно вытекает из нашей принципиальной интернациональной позиции.
— Все, кто борется с империализмом за свою свободу, могут целиком рассчитывать на наше понимание и помощь, — закончил отец словами, которые я потом слышал от него не раз.
В том же 1954 году я впервые приобщился к людям, которые создавали современную военную технику. Как и многие представители моего поколения, я приходил в восхищение от стремительного пролета на парадах самолетов, на отдыхе любовался серыми громадами проходящих вблизи крымских берегов крейсеров и поджарыми силуэтами эсминцев.
Отцу очень хотелось, чтобы из меня получился хороший инженер. Всеми доступными средствами он старался приохотить меня к производству, где «руки и ум человека дивные дивы творят». Он любил повторять эти строки из стихотворения Некрасова.
Еще со школы в Киеве отец постоянно таскал меня с собой по различным заводам. Не изменил отец своим привычкам и в Москве. Я побывал с ним и на автозаводе, и на подшипниковом, видел, как делают станки на «Красном пролетарии», но чаще всего мы ездили по предприятиям, изготовлявшим панели для домов. Строительство жилья в те годы стало главной заботой отца.
Однажды вечером отец сказал, что на следующий день собирается посетить авиационное конструкторское бюро Владимира Михайловича Мясищева, и бросил:
— Если хочешь, я могу тебя взять с собой. Еще бы я не хотел!..
Визит к Мясищеву намечался на вторую половину дня. Сразу по окончании занятий я подъехал к
