пусков стало ясно: для осуществления безопасности высадки человека на Луну требуется пройти долгий и тщательный путь отработки ракеты-носителя и всех элементов экспедиционного комплекса. Затраты оценивались суммой более десяти миллиардов рублей…».[117]
Кандидат технических наук Владимир Васильевич Вахниченко в той же газете высказывается еще более пессимистично: «После первой аварии… главный конструктор В. П. Мишин еще надеялся на чудо… Аварийные пуски продолжались, а чудо не происходило… Исчерпав 'кредит доверия' после четырех аварийных пусков Н-1, наш лунный проект был закрыт».
Наверное, автор не совсем прав. Академик Мишин не просто надеялся на чудо, а пытался устранить замеченные недостатки, но совладать со столь сложной машиной не смог.
Иначе объясняет неудачу с Н-1 сотрудник ОКБ имени С. П. Королева доктор технических наук Георгий Степанович Ветров. Он считает, что «одна из причин, помешавших осуществлению столь грандиозного проекта, — распыление сил и средств… интересы дела требовали кооперации трех ОКБ — С. П. Королева, М. К Янгеля, В. Н. Челомея, чего настойчиво добивался Сергей Павлович Королев».[118]
Другими словами, всю нашу ракетную промышленность следовало подчинить интересам одного проекта. АУР-100? А Р-36? Слава богу, такого не случилось.
Как это принято у нас, объявили, что наша концепция освоения космоса не предусматривала высадки человека на Луну. Мы туда просто не собирались.
Сейчас на космодроме Байконур об Н-1 напоминают сделанная из обшивки ракеты крыша над автостоянкой, беседки из половинок циклопических баков в сквере да повисшая над танцплощадкой ажурная переборка с большими круглыми отверстиями. И еще неизбывное чувство тоски у тысяч и тысяч инженеров всех калибров, отдавших свои жизни машине, которой, оказалось, не суждено было взлететь. Так печально завершилась судьба Н-1.
Споры о том, кто был прав среди Великих Конструкторов, кто не очень прав или совсем не прав, продолжаются и по сию пору. К сожалению, взаимные обвинения не утихают, а порой просто выходят за рамки приличий, и мне, участнику событий тех лет, пусть и незначительному, тоже не устоять в стороне, хочется прояснить хотя бы самое очевидное.
Королев, Янгель, Челомей или Челомей, Янгель, Королев: троица великих Основоположников ракетных и космических свершений нашей страны. В моем понимании, они равновелики, хотя по своей внутренней сущности абсолютно различны.
Сергей Павлович Королев — непревзойденный организатор, собравший в кулак казалось бы несобираемое: вечно ссорившихся между собой амбициозных главных конструкторов. Не заставивший, а убедивший их в необходимости работать сообща, одной командой.
Менеджер в лучшем смысле этого слова, Королев откапывал, где только мог, перспективные предложения, заботливо взращивал их, доводил до ума. Не будучи генератором идей, Королев собирал вокруг себя людей мыслящих, отбирал и возвышал всех способных принести крупинки своих идей в корзину его свершений. Достаточно напомнить о ракетном пакете Михаила Тихонравова, из которого выросла знаменитая «семерка». Только благодаря пониманию Королевым своего предназначения «собирателя» у него в КБ оказалось больше, чем во всех остальных конструкторских бюро, академиков, докторов и кандидатов наук «по совокупности инженерного вклада», не утруждавших себя формальной защитой диссертаций. Не будучи сам ученым, он не ощущал их конкурентами, а научную степень рассматривал лишь как поощрение, дополнение к ордену или премии.
Авторы, стремящиеся изобразить Королева «великим ученым», оказывают ему медвежью услугу, ибо невозможно доказать недоказуемое, говорить же о Королеве-менеджере они стесняются. Им почему-то кажется, что талант менеджера — это нечто не очень достойное, хотя, по делу, гениальный менеджер никак не уступает гениальному изобретателю.
Королев-менеджер добился того, что «генераторам идей» и не снилось: создал новую отрасль промышленности, новое направление в науке: ракетно-космическое.
Королев в чем-то сродни Жукову. По словам его ближайшего друга и соратника академика Бориса Викторовича Раушенбаха: «Королев обладал редкостным свойством объединять огромные массы людей, ставить перед ними задачу, вместе с ними идти напролом, а где надо — в обходной маневр. Он обладал и еще одним удивительным свойством — при недостатке информации все-таки принимать верное решение.
Власть Королева над человеческими душами была велика, и рядом с ним каждый ощущал себя причастным к ходу истории.
Такое дело, каким руководил он, можно было вести только с характером Королева — характером полководца».[119]
Как и всякий гений, в своей менеджерской вотчине Королев конкурентов не терпел. Михаила Кузьмича Янгеля, в начале пути начальника «королевского» научного института (Королев там всего лишь заведовал отделом), Королев быстро подмял под себя, сначала сжевал, а потом и вовсе «сослал» на серийный завод в Днепропетровск, осваивать в производстве его, королевские, ракеты.
Но не на того нарвался. Янгель, сам управляющий от Бога, не сдался и вне досягаемости Королева создал свое конструкторское бюро, стал проектировать свои ракеты, вырос в достойного конкурента Королева, а затем и перерос его. Перерос потому, что, в отличие от Королева, всем своим весом вынуждавшего заводских технологов подстраивать производство под «его» чертежи, военных — приспосабливаться к «его» ракетам, Янгель постоянно настраивался на потребителя, на технологов и эксплуатационников, разрабатывал свои ракеты под них и для них. Именно за это Янгеля вполне заслуженно любили и на заводах, и в боевых частях. Он стал выдающимся конструктором, технологом и эксплуатационником в одном лице. Такое сочетание инженерных достоинств гарантирует успех любому техническому проекту, будь то ракета, автомобиль, компьютер или кухонный комбайн.
Владимир Николаевич Челомей и по повадкам, и по сути отличался и от Королева, и от Янгеля. Он в первую очередь ученый, его влекло неизведанное, новое, а уж как его фантазии воплотятся в железо, пусть думают конструкторы с технологами. От эксплуатационников он, по возможности, старался отмахнуться, их претензии казались ему докукой, мешающей заниматься «делом», как и финансово-организационные хлопоты. Его дело — думать, творить, а «они» обязаны обеспечить ему все условия.
И он творил, как в области теории колебаний, столь важной в ракетостроении, где все непрерывно трясется, вибрирует, резонирует, так и в поиске новых, казалось бы немыслимых, конструкций.
Я уже рассказал о многих из них. Напомню лишь о «выстреле» крылатой ракетой из контейнера, ставшем основой современного мирового ракетостроения. Все в мире теперь стартуют из контейнеров. Все раскрывают крылья не до, а после старта. Или «ампулизация» межконтинентальной ракеты УР-100, открывшей эру неприхотливого, истинно солдатского стратегического вооружения. Эти новации Челомея с годами стали такими же тривиальными, как колесо, как Архимедов рычаг, как вилка за столом… Их тоже кто-то когда-то изобрел. И их изобретателям тоже, как и Челомею, когда-то объясняли «разумные» соотечественники, что глупо катить то, что можно тащить, или насаживать на острие кусок мяса, который проще схватить рукой.
На испытаниях все трое тоже вели себя по-разному. В случае аварии ракеты поиск причин — самая интересная и важная составляющая в создании новой конструкции. Королев и даже Янгель отдавали приказ аналитикам: разобраться и доложить.
Челомей же, вместе со своими инженерами, сам садился за расшифровки записей телеметрии. Нередко именно он через день, два, неделю, зайдя в общую комнату, сообщал: «Я знаю, что произошло». Свои догадки Владимир Николаевич неизменно сопровождал исписанными от руки страницами формул и расчетов.
Я не берусь судить, кто из великой троицы заслуживает первого места. Все трое и никто в отдельности. Все трое создали нашу космическую славу, каждый по-своему, борясь друг с другом и одновременно дополняя друг друга.
Да, они боролись друг с другом не на жизнь, а на смерть. Каждый из них делал все для того, чтобы избавиться от конкурентов и конкуренции, единолично утвердиться и на земле, и в космосе. Такое поведение естественно. Конкуренция стимулирует и мысль, и бойцовские качества. В тот или иной период
