строй — социализм — в конечном счете, победит капитализм. Такова логика исторического развития человечества.
— Когда представители буржуазного мира говорят о венгерских событиях, они употребляют различные слова: «о советской агрессии», «о вмешательстве во внутренние дела других стран» и тому подобное, — продолжал отец. — Но когда речь заходит об агрессии колонизаторов против Египта, то это, по их утверждениям, оказывается не война, а всего лишь невинные «полицейские мероприятия» с целью наведения «порядка» в этой стране. Но теперь все видят, что это за «мероприятия» и какие «порядки» там наводятся. Это мероприятия колонизаторов по наведению колониальных порядков в Египте… Теперь не те времена, когда колонизаторы могли навязывать свою волю народам.
Болен и стоявшие рядом послы «стран-колонизаторов» стояли недвижно с непроницаемыми лицами. Покинуть демонстративно зал в этот момент они не могли, отец не назвал ни одной из стран, и их уход означал бы, что они приняли слова отца на свой счет: как говорится, «На воре шапка горит!». Такое в дипломатии недопустимо.
— Поскольку мы живем с капиталистическими государствами на одной планете, нам надо повседневно искать все новые способы развития мирного сосуществования. Мы думаем, что руководители Англии, Франции и Израиля трезво взвесят все обстоятельства и выведут свои войска из Египта. Надо требовать и добиваться немедленного вывода войск агрессоров из Египта.[37]
Болен встрепенулся, страны названы, пора… Он кивнул, окружавшим его послам, выпрямился и твердыми шагами направился к двери. Его «команда» последовала за ним.
Отец ожидал подобной реакции, но, тем не менее, она его и расстроила, и разозлила. Второй день подряд этот Болен устанавливает здесь свои порядки, а ведь он в «венгерском параграфе» не упомянул США, хотя и мог, они того заслуживали: подстрекали венгров к мятежу, обещали помощь и даже свое военное вмешательство.
На мгновение эмоции возобладали, отец зло бросил в спину Болену: «Не от вас зависит, существуем мы или нет. Если мы вам не нравимся, не принимайте наших приглашений и не приглашайте нас на приемы к себе в посольства. Нравится вам или нет, но история на нашей стороне. Мы вас похороним».
Болен его слов не услышал, в этот момент он уже скрылся за дверью. Отец взял себя в руки и продолжил речь, заговорил о дружбе с Польшей, о единстве социалистического лагеря.
Вслед за отцом выступил Гомулка. Но журналисты их больше не слушали. Они получили более, чем даже ожидали. Болен с союзниками не только покинули прием, это уже стало рутиной, но и спровоцировали отца такую сочную фразу вдогонку. «Сочную фразу» на следующий день растиражировали все мировые агентства, а потом ее «препарировали» специалисты «черной пропаганды». Им и выдумывать почти ничего не пришлось. Отец сам подарил им отличную «страшилку» о самом себе. Специалисты только почти незаметно ее подправили, на место абстрактного «капитализма» поставили конкретных «американцев».
Отредактированное пресс-группой выступление отца на следующий день поместили все советские газеты. «Мы вас похороним» в них отсутствовало. И отец, и его помощники из редакционной группы сочли эти слова недопустимо агрессивными, в чем-то вульгарными, и попросту выбросили их из переданного в газеты окончательного текста. Если бы отец предвидел или ему бы подсказали многоопытные газетчики, какие пропагандистские дивиденды можно извлечь из этих трех произнесенных в запале слов: «Мы вас похороним», наверное, они бы что-либо придумали. К примеру, оставили их в тексте, а дальше добавили бы что-то вроде «народы мира все вместе похоронят капитализм и его порождение — империализм». Не знаю, помогло бы такое редактирование? Не зря говорится: «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь». Но они и не пытались его поймать, сделали вид, что «неудобные» слова никогда и не произносились. Профессионалам такое не прощают, но отец простил. Никого не уволил и даже никому не выговорил.
Отец не уникален, подобные «ляпы» можно найти практически у любого мирового политика. В большей части они проходят бесследно, но если за них берутся профессионалы…
Потрясения, даже самые глубокие, не могут длиться бесконечно. Политические бури, всколыхнувшие весь мир, поставившие противостоящие группировки на грань столкновения, постепенно стихали.
В начале 1957 года отец наконец смог вернуться к главным для него проблемам: попытаться стронуть с места глыбу нашей экономики, подтолкнуть, заставить двигаться порезвее колесики и шатуны заржавевшего государственного механизма. Он давно примеривался, как бы перекроить неповоротливую централизованную управляющую структуру, когда за каждой мелочью приходится тащиться в Москву, неделями выбивать, согласовывать, выискивать ведомственных партнеров по всей стране. Помню, в те дни отец всем желающим слушать растолковывал, как для угольных транспортеров, производимых в Донбассе, ленту везут из Владивостока. Так удобнее министерству. Этот сюжет он увидел в киножурнале «Наука и техника», его отец смотрел регулярно, с детским любопытством впитывал новые идеи и нередко после просмотра звонил соответствующему министру. Так произошло и на этот раз. Киноэпизод оказался как соль на рану. Диктор возмущался: куда экономичнее наладить производство ленты тут же, по соседству, в регионе. Но… Москва не позволяет. Отец был солидарен с диктором. Сегодняшние методы управления из центра через множество министерств представлялись ему совершенно не приспособленными к динамично развивающемуся хозяйству. Отец рассуждал просто: чтобы руководить, надо знать, чтобы знать, надо пощупать самому, повариться в котле каждодневных проблем.
Не случайно он считал для себя необходимыми поездки по стране. Через толстый слой лакировки он старался сам разглядеть истинное положение дел. За долгие годы нахождения на самой вершине пирамиды власти отец привык к показухе, как мог, боролся с ней, но сознавал, что искоренить ее ему не по силам. Усвоил он и другое нехитрое правило: показуха приукрашивает действительность, но не в состоянии изменить ее. Требуется только научиться смотреть, делая соответствующую поправку. Тогда кое-что удастся разглядеть. Иногда у него получалось, порой нет.
В том, что из московских кабинетов невозможно хоть как-то представить себе нужды далеких заводов и шахт, разобраться в паутине взаимосвязей в регионах, он не сомневался. И вообще, он не любил бюрократов. Руководителя он стремился пересадить поближе к производителю, заставить его окунуться в реальную жизнь. Так начиналась эпоха перемещений и пересаживаний. Отцу казалось — решение нашлось, им овладела мысль вернуться к старой, еще ленинской системе совнархозов, региональному управлению, оставив за центром лишь дирижерские функции. В тот год «возвращение к ленинским нормам» только начиналось, словосочетание звучало в диковинку.
Всю зиму отец работал над проектом реформы. Обсуждал с учеными и хозяйственниками, директорами заводов и председателями колхозов, облекал еще вчера расплывчатые мысли в формулировки пунктов постановления.
К концу марта работа закончилась, подготовленный документ решили обсудить на Президиуме ЦК. Не все его члены поддерживали идеи отца.
Представители центральных органов, в первую очередь Госплан и министерства, заняли глухую оборону. Одни просто роптали, другие предрекали развал народного хозяйства, наступление хаоса. На местах относились иначе, там и хозяйственные руководители, и партийная власть стояли за нововведение: они получали в свои руки реальную власть.
Отцу удалось добиться своего: 30 марта газеты опубликовали постановление Центрального комитета КПСС и Совета министров СССР, представлявшее на всенародное обсуждение развернутые многостраничные тезисы доклада Н.С. Хрущева «О дальнейшем совершенствовании организации управления промышленностью и строительством». В начале мая на очередной сессии Верховного Совета СССР им предстояло обрести статус закона. О том, насколько бурно происходили обсуждения, говорило освобождение накануне сессии Байбакова от обязанностей председателя Госплана СССР. Он выделялся даже среди самых яростных противников нововведений отца. Вскоре Байбаков, которого, несмотря на противоборство, отец высоко ценил как опытного хозяйственника и знающего нефтяника, уехал председателем одного из крупнейших совнархозов. В 1965 году после отставки отца он отпраздновал свою победу, подписал ликвидационные документы и, сдав совнархоз в архив истории, вернулся в Москву, в старое кресло председателя Госплана СССР. О том, что все вернется на круги своя, в 1957 году никто не подозревал. Казалось, отец победил, щупальца московского спрута обрублены намертво. Началась перестройка. Проходила она болезненно. В этой книге я не буду разбирать всю проблему, она требует отдельного исследования и уведет нас далеко в сторону.
