германскому посланнику, по распоряжению имперского министра иностранных дел, было передано, что он мог бы провести повторную беседу с королем в месте, которое расположено ближе к Осло. «Брэуер должен обсудить этот шаг «по понятным причинам» с генералом фон Фалькенхорстом и информировать его также об условленном месте встречи». Ни Брэуер, ни фон Фалькенхорст не пустились на такую неуклюжую акцию, а попытка третьей стороны установить контакт с наследным принцем Олафом также была предотвращена дипломатическим представительством. Между тем Квислинг послал норвежского капитана Иргенса к королю с посланием возвратиться в Осло. Король Хаакон отказался ввиду сложной ситуации. Налет 18 немецких самолетов на королевскую штаб-квартиру в Ниберсунде 11 апреля не достиг никакого успеха, но привел, однако, к соображениям, не должна ли королевская семья бежать в Швецию. Так как шведское правительство не могло принять никакого поручительства в отношении того, что король Хаакон мог возвратиться в любое время в Норвегию, а последний, прежде всего, хотел избежать эмиграции, норвежское правительство переместилось в течение апреля через Одд и Молде дальше к северу, в Тромсё.
Следствием воздушного налета и отъезда норвежского правительства на север стало прежде всего то, что посланник Брэуер не мог больше вести дальнейшие переговоры. Теперь он действовал через посредника – высокопоставленного норвежского судебного чиновника Берга, который не мог, тем не менее, настигнуть убегающее правительство. Тогда Берг выполнил это задание письменно. В письме королю Хаакону он подчеркнул точку зрения Брэуера, который предложил переговоры, в которых было отказано. Теперь инициатива должна исходить от норвежской стороны. Наследный принц Олаф должен издать призыв к населению в занятых областях Южной Норвегии вести себя спокойно. Квислингу все еще не отказали в поддержке. Чтобы, однако, взять под контроль ситуацию в Южной Норвегии, 15 апреля был образован из норвежских граждан предварительный административный совет, который возглавил Квислинг, как премьер-министр, а председателем стал Брэуер. Между тем посланник заручился поддержкой евангелического епископа в Осло Бергграва для последней посреднической акции. Первая беседа состоялась 12 апреля. Дальнейшую беседу с Брэуером провел Бергграв 14 апреля. Теперь посланник был готов прекратить поддержку Квислинга. Германский морской атташе Шрейбер сделал предложение назначить Квислинга ответственным за демобилизацию, чтобы дать ему уйти с почетом. На этой основе епископ Бергграв позволил еще раз склонить себя к установлению связи с Котом. Он связался по телефону с норвежским министром иностранных дел, который задержался 12–14 апреля в Швеции. Кот был убежден в том, что в течение ближайших дней должна начаться контратака союзников, и обмолвился, что она будет иметь полный успех. Поэтому он пришел к выводу, что формирование нового правительства создало бы нежелательные отношения с Англией: «Другими словами, я убежден, что мы уже сделали выбор и что не имеем больше возможности отступать назад». 16 апреля Бергграв в последний раз провел один час у Брэуера; договорились о том, что епископ по радио обратится с призывом к гражданскому населению воздерживаться от борьбы и саботажа. Затем речь зашла об увольнении Квислинга. «Я должен был сделать что-то чрезвычайное, чтобы это стало возможным», – объяснил посланник. Но было слишком поздно. Сопротивление в Норвегии было разожжено. Министерство иностранных дел и вермахт предостерегли снова. Того, что Брэуер полностью занялся снятием Квислинга, ему не мог простить Розенберг. После того как уже 13 апреля норвежский посланник Шеель был приглашен к Гитлеру и ему настоятельно рекомендовали отъезд, так как Норвегия находилась в войне с Германией, посланник Брэуер был уволен в запас. Он немедленно отправился на западный фронт офицером. 19 апреля гаулейтер Тербовен прибыл в штаб-квартиру фюрера, сам Гитлер проинструктировал его как имперского комиссара для Норвегии о предстоящем задании. Имперский комиссариат был основан 24 апреля указом фюрера. Тем самым возможности формирования нового правительства для Норвегии больше не существовало.
Внимательные дипломатические представительства Швеции в Лондоне и Берлине скоро узнали, что грозовые облака, которые в конце марта собрались над Скандинавией, не разрядятся над Швецией. Английские, равно как и немецкие политические и военные приготовления можно было ожидать поэтому с некоторым спокойствием. Нота союзников от 5 апреля, которую шведский посланник в Лондоне назвал «особенно неловкой халтурой Квай д'Орсея и Форин офис», была решительно отвергнута в Стокгольме. О постановке мин в норвежских водах английский и французский посланники официально сообщили только утром 9 апреля в Стокгольме – в день, когда немецкая акция против Дании и Норвегии шла уже полным ходом.
Швеция должна была считаться с тем, что захват союзниками Нарвика вызовет соответствующую немецкую контратаку, которая коснулась бы, по всей вероятности, шведской территории. Тем не менее, такого немецкого плана не существовало; за короткий подготовительный период удалось закончить только исследование, которое затем также должно было быть выполнено. На крайний случай (если англичане овладеют сначала норвежскими основными гаванями) у военно-морского командования 10 марта были подготовлены соображения, которые предусматривали ответные действия в районе Осло; на Швецию необходимо было влиять лишь политически. Ни в какой фазе подготовки и проведения операции в Норвегии немцы не думали действовать против Швеции по-военному. Заверения германского начальника штаба Верховного командования военно-морского флота капитана первого ранга Шульте-Мёнтинга о том, что со стороны Германии Швеции опасность не угрожает и «вы можете действительно полагаться на это», имели под собой полные основания. Германия не имела ни малейшего намерения стягивать на себя значительные шведские вооруженные силы, в результате чего норвежское сопротивление затянулось бы и поставки руды были бы немедленно прерваны. Тем не менее само собой разумеется, что Швеция должна была защищаться. Уже 2 апреля шведский посланник в Берлине сообщил немецкому министерству иностранных дел официально и демонстративно, что Швеция способна защищать свой нейтралитет; крупные общевойсковые соединения стянуты в северную Швецию. Через два дня шведский министр иностранных дел подчеркнул немецкому дипломатическому советнику фон Белову, что «шведское правительство не имеет повода верить в предстоящую акцию западных держав против Скандинавии». 5 апреля, после передачи ноты союзников, в шведских военных и правительственных кругах существовали, однако, опасения, что Германия могла встретить объявленное обострение в ведении войны западными странами предупредительными мерами. В конце концов, однако, не думали серьезно о проведении такого шага, как показывает оценка датских официальных запросов от того же дня. Только поступавшие из Осло донесения о британской акции по минированию и другие сообщения позволили 8 апреля охарактеризовать ситуацию как максимально напряженную.
9 апреля в 7 часов утра немецкий посланник в Стокгольме принц Вид передал шведскому министру иностранных дел ноту, которую сам получил через служащего германского министерства иностранных дел за несколько часов до этого. В ней выражалось ожидание, что Швеция будет придерживаться нейтралитета; от мероприятий по мобилизации и продвижению необходимо воздерживаться, шведские военные корабли должны передвигаться на западном побережье включительно до Карлскруна только в пределах трехмильной зоны. Телеграфная и телефонная связь через Швецию в Норвегию, а также поставки руды не должны ограничиваться. Исполнение немецких пожеланий было обещано немедленно.
9 апреля утром германский военный атташе в Стокгольме полковник фон Утман разыскал начальника шведского командования сухопутными войсками полковника Келлгрена, чтобы удостовериться в том, что Швеция, согласно немецкому требованию, не распорядилась о проведении мобилизации и продвижении войск. Келлгрен был настолько осторожен, что говорил вместо мобилизации об «усилении караула нейтралитета». Утман, тем не менее, из споров в шведском рейхстаге узнал, что все шведские вооруженные силы переведены на военное положение и немецкое командование вермахта обвинило шведов в обмане. В ответ Келлгрен дал Утману для ознакомления приказ об усилении караула нейтралитета, после чего тот лишь сказал: «Блестяще». Само собой разумеется, Утман понял эту игру, но теперь он мог отклонить обвинения в отношении командования вермахта. Келлгрен описывает свое отношение к германскому военному атташе следующим образом: «Время после вторжения в Норвегии относится, наверное, к самому волнующему периоду в сотрудничестве между германским военным атташе и шведским командованием сухопутных войск (экспедиционное командование). Фон Утман ежедневно приезжал с протестами относительно того, что шведские войска приближаются к норвежской границе; со стороны Швеции мог последовать ответ, что есть сведения о германских войсках в Норвегии, которые растянулись у шведской границы, и что охрана границ шведской стороной является естественной и необходимой. Фон Утман отвечал, что лично он охотно это понимает, но, тем не менее, в командовании вермахта не очень довольны этим.
