Хорошо бы, к примеру, понять, чего ждет от обряда граф Раис? Бессмертия? Безграничной власти? Или он хочет повелевать армией демонов? Что обещала ему Аспатрия и чем он должен за то заплатить? Вопросы не имели ответов, но, наслаиваясь друг на друга, они создавали картину чего-то ужасного, надвигающегося не только на Лайама, но и на Дипенмур, и на герцогство, а возможно, и на весь Таралон. Тревога росла, беда казалась неотвратимой, она приближалась, и только маленькая фигурка дракончика маячила у нее на пути. Теперь все зависело от того, как справится со своей задачей крылатый уродец. Он безусловно не отступит, не дрогнет, но его противники сильны и коварны, да и потом, много ли надо силы и хитрости, чтобы справиться с таким малышом?
Сердце Лайама защемило от нежности к своему фамильяру. Лежа на койке, усталый, разбитый, он дал себе слово никогда больше не дразнить Фануила и не посмеиваться над ним. Если все пройдет хорошо, он станет покорно сносить его педантичность, его занудство, его туповатость и постарается даже смириться с полным отсутствием чувства юмора у этого дурачка. «Слова плохого ему не скажу, — думал Лайам. — Только бы все обошлось, только бы он опять был рядом со мной!»
Словно в ответ на эти покаянные мысли, под койкой что-то зашевелилось. Раздался короткий шорох, потом царапанье. Он сел. Койка скрипнула, царапанье прекратилось, затем возобновилось с удвоенной силой. Медленно, стараясь не шуметь, Лайам свесился с койки и заглянул под нее. Прямо в глаза ему смотрела здоровенная крыса, шкурка ее влажно поблескивала.
Лайам отпрянул — крыса сделала то же. Он упал на колени и увидел, как та с ломтем хлеба в зубах исчезает в какой-то дыре. Торопливо сдвинув койку в сторону, он осмотрел отверстие. Водосток. Небольшой, шириной дюймов в восемь — ребенок не протиснется. А расширить нечем, да и нельзя: вокруг гранитные блоки. Дыра всхлипнула, затем послышался плеск — тихий, глухой, далекий.
«Фануил! — позвал Лайам. — Ну-ка, взгляни!» Он нахлобучил на голову воображаемый шлем и, пошатнувшись, привалился к стене. Сердце его бешено заколотилось. Боги, неужели башня так высока? Двор замка, расположенный где-то внизу, был размером с овчинку, по нему муравьями ползали люди. Лайам нервно сглотнул.
«Видишь?»
«Вижу. Какая-то дырка».
Лайам вернул себе собственный взор и погладил холодный камень, радуясь вновь обретенной возможности касаться того, что видит.
«Это водосток. Канализационная труба. Ты в нее сможешь пролезть?»
«Наверное. — Ответ дракончика показался ему осторожным. — А зачем?»
Вспомнив о своем обещании не поддевать малыша, Лайам пустился в терпеливые объяснения.
«Так тебе будет легче проникнуть в тюрьму. Если в моей камере есть водосток, то и в камере ведьмы он тоже имеется. Спрятаться в нем проще, чем в коридоре, где ходит стража. И потом, ты можешь пробраться сюда прямо сейчас, не дожидаясь наступления темноты».
«Но это же канализация, мастер!»
«С каких это пор ты стал таким чистоплюем? Ну, подумаешь, малость измажешься! Успеешь отмыться!»
«А вдруг я не найду верной дороги? Этих труб под замком, наверное, тьма. Их не обойти и в несколько дней».
Упорство дракончика, к удивлению Лайама, не раздражало его, а забавляло.
«Каждый раз, как дойдешь до разветвления, выбирай ту трубу, что уводит вниз. Внизу их не должно быть особенно много. А если и вправду заблудишься, иди по течению».
«А ты уверен, что там есть вода?»
«Я слышал журчание. Похоже, замок построен над ручьем или родником, и вода протекает по трубам или ее туда нагнетают, чтобы смывать нечистоты и всякую дрянь. Я понимаю, что все это неприятно, но, положа руку на сердце, разве не безопаснее пройти этим путем, чем пробираться по коридорам, где каждый встречный настроен против тебя?»
Фануил молчал очень долго. Лайам уже начал подумывать, что фамильяр решил его бросить и улететь туда, где почище, например в Альекир, однако ответная мысль все же пришла:
«Все значительно упростилось бы, если бы мне удалось отыскать то место, где канализация выходит наружу».
«Это легко сделать, — ответил Лайам. Он в свое время изучал планировку укреплений подобного рода и даже принимал участие в закладке одной из таких крепостей. Восточнее Дипенмура дыбились горы, то же происходило на севере. — Ищи этот выход на южном склоне холма».
В коридоре послышались чьи-то шаги, затем звон ключей указал на то, что дверь камеры отпирают.
«Кто-то ко мне идет. — Лайам торопливо вернул койку на место. — Если не повезет, обследуй западный склон».
«Я постараюсь, мастер, ответил дракончик. — Сделаю все, что смогу».
Если даже ты ничего не отыщешь, никто не станет тебя упрекать, подумал Лайам и повернулся к двери.
В камеру, пригибаясь, входил Линдауэр Веспасиан.
19
В душе Лайама ворохнулась надежда. Заслышав звон ключей, он было подумал, что к нему с очередным бесполезным допросом явилась вдова Саффиан. «Да благословят боги Тассо!» Веспасиан встал посреди камеры, устремив на узника холодный, бесстрастный взгляд. В глубине его глаз тлели зеленые искры. Лайам был высок, выше большинства обитателей Южного Тира, и не уступал вошедшему в росте, но создавалось впечатление, что герцог довлеет над ним. Он поклонился, Веспасиан не ответил. Повисла бесконечно долгая пауза, герцог стоял и молчал. Лайам попытался оценить свои ощущения, но безуспешно. Имени им отыскать он не мог. Он знал — тот, кто стоит перед ним, будет спрашивать, а ему предстоит отвечать. Только раз он испытал подобное чувство, стоя перед шаманом из северных, покрытых вечными льдами земель. От того исходила древняя злая сила. Аура герцога была ровной, не источавшей ни зла, ни добра.
— Вы выдвинули тяжкие обвинения, господин Ренфорд, — сказал он наконец, словно это было для него скорее любопытным, чем важным. — Гальба мой друг, мой кузен, старинный союзник нашего дома.
— Я знаю, милорд. И прямых доказательств чьей-либо вины у меня нет, но я уже нынешней ночью сумел бы их раздобыть, получив на то ваше соизволение. Я готов также отстаивать свою правоту с мечом в руках, если вам будет угодно. — Лайам не верил, что в поединках выявляется истина, но герцог, кажется, верил, так почему бы на том не сыграть?
Но Веспасиан отмел предложение, едва качнув головой.
— Ничего не получится, сударь. Вы обвиняете квестора Проуна, а ему, как чиновнику ареопага, драться запрещено. Аспатрия — женщина, если вы пошлете ей вызов, над нами будет смеяться весь Таралон. Нет, ваш случай в руках суда и закона. А теперь выкладывайте мне все, о чем собирались сказать.
Лайам облизнул губы и стал выкладывать. Говорил он волнуясь, сбивчиво, порой возвращаясь к сказанному, повторяясь и забегая вперед, но все же объясняться с герцогом ему было куда легче, чем с госпожой Саффиан. Хотя бы потому, что Веспасиан не задавал ему дурацких вопросов, а просто слушал, ничем не выказывая своих чувств.
Лайам рассказал и о том, в каких обстоятельствах он присоединился к ареопагу, и о постоянной враждебности к нему квестора Проуна, и о том, с какой неохотой тот выдавал ему отчеты по уголовным делам. Отдельно коснулся он своего отстранения от дипенмурского дела, потом сообщил об инциденте с бандитами и наконец изложил свои впечатления о разговоре, состоявшемся в конце ужина, после которого был убит эдил Грациан. Пересказал он и все, что поведал ему жрец Котенар. О болезни графа, о его удивительном выздоровлении и о еще более удивительной перемене его отношения к труженику-жрецу. Тут
