– Я думаю, что миллион долларов – завидное вознаграждение и что найдется немало людей, способных сочинить всевозможные небылицы в надежде эти деньги получить. А полиция вынуждена будет проверять все эти бредни. Это может только замутить воду, Кейн.
– Или побудить того, кто удерживает Дайну, сообщить полиции о ее местопребывании.
– И это возможно. Тем более что ты ясно дал понять, что деньги будут выплачены, только если Дайну найдут живой и невредимой.
Кейн переменил тему:
– По-твоему, другой адвокат Дайны захочет говорить с нами?
– Не знаю. Он, конечно, будет связан обязательством сохранять конфиденциальность, но, учитывая исчезновение Дайны, может отказаться от этого обязательства в интересах клиента. Пока что нам нужно выяснить, кто он.
– Ну, мы не сможем этим заняться, пока банки не откроются в понедельник, – с сожалением сказал Кейн, которому не терпелось что-то предпринять. – Так что у нас остается только Фейт Паркер. Нужно ехать в больницу.
Бишоп не стал возражать другу.
В больнице они столкнулись с неожиданным препятствием.
– Фейт Паркер выписалась два дня назад.
Доктор Бернетт, которого разыскала медсестра, выглядел усталым. Однако, когда он заговорил о Фейт, на его лице отразилась профессиональная гордость бывшей пациенткой.
– Выписалась? – Кейн непонимающе уставился на него. – Как это выписалась? Когда я был здесь месяц назад, она находилась в коме.
– Да. Но она пришла в себя чуть более трех недель тому назад и достаточно быстро восстановилась.
– Вам это не кажется необычным? – спросил Бишоп.
– Даже очень необычным, – согласился доктор. – Я пишу об этом случае статью для медицинского журнала. Необычно и то, что кома оставила минимальные последствия. Никаких повреждений мозга, хорошая реакция на физиотерапию – через несколько дней пациентка уже ходила и пребывала в куда лучшем эмоциональном состоянии, чем большинство подобных больных, хотя и потеряла память…
– Потеряла память? – Кейн ощутил сокрушительное разочарование. – Она ничего не помнит?
– Абсолютно ничего, бедняжка. Вся ее жизнь до несчастного случая начисто стерлась из памяти. Речь у нее полностью сохранилась, она читает и пишет, помнит исторические и даже текущие события вплоть до аварии, но никаких личных воспоминаний. Мисс Паркер не знала ни своего имени, ни того, как она выглядит.
– А память к ней вернется? – осведомился Бишоп.
– Возможно, – пожал плечами Бернетт. – Хотя для этого могут понадобиться годы. Она получила травму головы во время аварии, но мы не уверены, вызвана ли амнезия физической или психической травмой.
– Вы имеете в виду, что потеря памяти может быть своеобразным защитным механизмом – способом ограждения от неприятных воспоминаний? – уточнил Кейн.
– Возможно, – нахмурившись, повторил доктор.
Кейн обменялся с другом быстрым взглядом.
– Когда я был здесь раньше, – обратился он к врачу, – я говорил с вами о Дайне Лейтон. Помните?
– Конечно. Мисс Лейтон – очень приятная женщина. Мы беседовали с ней несколько раз о состоянии мисс Паркер. Мисс Лейтон очень из-за нее беспокоилась. Никаких других тем мы не касались. – Прищурившись, доктор разглядывал Кейна. – Насколько я понимаю, о ней нет никаких новых сведений?
Кейн покачал головой:
– Мы с агентом Бишопом пытаемся установить, чем занималась Дайна в последние недели перед исчезновением. – Этот ответ стал у Кейна за последние недели почти автоматическим.
Бернетт нахмурился:
– Я не знал, что этим делом занимается ФБР.
– Мы не всегда уведомляем о своей деятельности средства массовой информации, доктор, – спокойно отозвался Бишоп. – Работа за сценой зачастую дает более быстрые результаты.
– Понятно. Полагаю, вы хотите побеседовать с медперсоналом о визитах миссис Лейтон?
– Мы были бы вам признательны, если бы вы смогли это устроить, – вежливо ответил Бишоп.
– Разумеется. Если вы подождете здесь, я поговорю с дежурным по этажу.
– Благодарю вас, доктор.
Кейн посмотрел ему вслед, потом повернулся к Бишопу:
– Ты что-то был чересчур любезен. Он не понравился тебе так же, как и мне?
– Пожалуй. И меня интересует, почему?
– Может, ты ощутил неприязнь к доктору, пожимая ему руку? – допытывался Кейн.
– Едва ли.
– Тогда, очевидно, все дело в природной неприязни к докторам. Лично я терпеть не могу ни врачей, ни
