складывались для нас явно неблагоприятно. Одним из первых пал наш оплот на крайнем юго-западе Средиземного моря – город Эстепона, отстоящий от Малаги километров на сто. Из-за очень напряженного положения на наших северных участках, командование не могло выделить сколько-нибудь серьезных сил для обороны этого очень для нас важного пункта. Не было в Эстепоне (как, впрочем, и в Малаге) никакой морской обороны, полностью отсутствовала и противовоздушная: наши несчастные четыре «истребка» не могли, конечно, хотя они и работали буквально полный световой день, прикрыть еще и Эстепону.
В одно январское утро фашисты начали операцию по захвату города с массированной бомбежки. Беззащитный городишко сперва волнами бомбили тридцать самолетов Ю-52, а затем с тринадцати транспортов был высажен многочисленный десант, и наши полупартизанские, вооруженные чуть ли не дедовскими дробовиками формирования вынуждены были оставить город. Поскольку на побережье Средиземного моря, к северо-востоку от Эстепоны, отсутствовали какие бы то ни были естественные преграды (реки, ущелья и пр.), то остановить рвущегося к Малаге противника нашими силами было практически невозможно. С ходу фашистами были заняты Сан-Педро-Алькантера (о котором я уже писал выше) и целый ряд других пунктов на побережье.
Фронт теперь подступал к Малаге с юга почти вплотную. На северном участке нашего сектора фашистам удалось взять в окружение полуторатысячную группировку наших войск в районе Алора. Этой группировке пришлось с боями продвигаться к северу (на юг, к Малаге, не пускала сложившаяся обстановка), в неблагоприятные условия горных массивов, где обороняться от фашистов стало гораздо легче, но где ни продовольствия, ни боеприпасов и оружия достать было нельзя. Впоследствии с большими трудностями и потерями группа все же прорвала фронт противника и через полтора месяца после сдачи Малаги присоединилась к своим в районе юго-западнее Альмерии.
Потеря Алоровской группировки, в которой находились наиболее боеспособные и хорошо вооруженные формирования, преимущественно коммунисты, сильно повлияла на обороноспособность Малаги. В начале февраля фронт подошел уже почти вплотную к городу. Несмотря на самоотверженность и храбрость защитников города, оборонять его уже не было никакой возможности. Единственное естественное препятствие – ущелье в районе Кольминар-Вьехе, мост через которое взорвал и, надо полагать, вполне квалифицированно, лично Артур Спрогис, – оказалось настолько узким, что буквально через день немецкие саперы Франко навели через него новый мост, по которому тут же прошли танки, создавшие реальную угрозу нашим войскам, оборонявшим Малагу на дальних подступах. Возникла опасность выхода танковых частей противника к городу мимо наших главных линий обороны. Пришлось еще уже сомкнуть кольцо обороны города и вести бои непосредственно у его западных и северных окраин. Свободным от фашистов оставался только узенький проход на северо-восток, по побережью Средиземного моря. Фашисты как бы намекали: «Вот вам последний путь отхода, торопитесь, пока и его не закрыли».
Между прочим, такую тактику они в Испании применяли часто. Понимая, что война идет гражданская, война не на жизнь, а на смерть, и что в полном окружении республиканцы будут драться с ожесточением, до последнего патрона, фашисты порой умышленно не замыкали полностью кольцо окружения, оставляя узкий выход в выгодных для себя и невыгодных для республиканцев направлениях. Когда солдат видит хоть какой-то шанс выжить, то он в последнюю минуту все же бросится к спасительному выходу. Тут-то фашисты и наносят по отходящим частям всю мощь заранее подготовленного огня, достигая порой при этом более полного уничтожения противника, чем при боях в окружении. Такую тактику применили они и в боях под Малагой.
Несмотря на возможность полного замыкания кольца окружения, выход из города в северо-западном направлении был пока открыт. Но Малага фактически была обречена. Уже несколько дней в порту находились аргентинский, мексиканский и английский пароходы, специально посланные правительствами для эвакуации своих подданных. Собрался уехать и секретарь конфедерации анархистов Каро; незаметно стали исчезать и некоторые офицеры штаба, ранее не вызывавшие ни у кого подозрений. Пропала и прекрасная Маруха, о чем, правда, и сам коронель Виальба не слишком печалился: узнав об ее исчезновении, он сразу же заявил, что ни к какой другой работе в штабе, кроме постельной, она не привлекалась.
Эвакуация мирного населения шла полным ходом. Город, в котором почти 20 % составляли коммунисты, не мог рассчитывать на теплое отношение со стороны франкистов, повсюду безжалостно расстреливавших всех заподозренных в симпатиях к красным. Люди побогаче уезжали на своих автомобилях, оставляя все имущество, поскольку даже слово симпатии или пожертвование в фонд Республики могло в это горячее время послужить достаточным поводом для расстрела всей семьи (по фашистским законам, все имущество казненных за сопротивление режиму Франко переходило в собственность его правительства), а о бедноте, семьях солдат-добровольцев Республики и говорить не приходилось: их расстреливали почти поголовно.
Все чаще стали встречаться на улицах характерные группы: идет солдат (безусловно, дезертир), одной рукой толкает тележку, нагруженную скудным скарбом, а другой держит ребенка годовалого или меньше, а ребятишки постарше передвигаются сами, держась либо за мамкину юбку, либо за отцов пояс. Винтовку обычно несет жена, дулом вниз. Все семейство покрыто густой пылью, все истощены и наверно уже давно ничего не ели. Как правило, это беженцы из окрестных деревень. По закону дезертира надо арестовать и расстрелять, но как это сделаешь, если его родное село занято фашистами, его родственники расстреляны, его жена с детьми чудом успела уйти из-под носа озверевших палачей? Как теперь солдат бросит свою семью на произвол франкистов?
И вот бредут такие дезертиры, понурив головы, по дорогам отступления, и ни у кого из патрульных не хватает сердца вырвать у него из рук детишек, а самого поставить к стенке. Собственно, сплошной линии фронта уже нет, а есть лишь отдельные очаги борьбы, уцелевшие участники которой подтягиваются к западным окраинам Малаги.
Полковники Киселев и Виальба прекрасно понимали полную невозможность организации какой-либо обороны города наличными средствами. Надеяться на подкрепления тоже не приходилось, ибо, во-первых, их просто не было у республиканцев, а если бы они и нашлись, то их все равно не удалось бы перебросить по узкой прибрежной дороге, простреливаемой и сверху, с гор, и снизу, с моря, навстречу сплошной лавине неорганизованных беженцев, многие из которых были вооружены, и на всякую задержку эвакуации своих семей могли бы ответить огнем.
Все эти соображения Василий Иванович уже давно сообщил командованию в многочисленных шифровках, из-за передачи которых у нас с Бабенко не оставалось времени не только поспать, но и поесть. Но, судя по поведению Киселева, в Валенсии страшились даже мысли о том, что Малага может быть сдана фашистам! Несмотря на то что полная невозможность ее обороны уже была ясна всем, отдать своевременный приказ об ее оставлении ради спасения наибольшего количества солдат и мирного населения командование все не решалось. После потери Толедо падение Малаги стало бы самым чувствительным ударом для республиканцев с начала войны. Никаких естественных препятствий на пути к Малаге не было, и задержать мятежников, ободренных предстоящей добычей – одним из богатейших городов-курортов Испании, – было уже невозможно. Марокканцы, отошедшие в андалузском тепле от суровых кастильских морозов, вспомнили, что их предки когда-то владели этим сказочным краем. Ведь почти в каждой марокканской семье хранился, как священная реликвия, ключ, которым их далекие предки замыкали свои дома в Кордове, Севилье или Малаге. Все это усиливало пыл этих головорезов, и они перли на пулеметы республиканцев, не считаясь ни с какими потерями (тем более что, по мусульманскому поверью, в рай после боя не попадают только зарезанные железом, а для убитых пулей или осколком снаряда в рай – прямая дорога).
Фашисты уже настолько обнаглели, что даже перестали бомбить Малагу. Их самолеты непрерывно висели над городом, иногда пролетая бреющим полетом, во время которого нет-нет да выпустят в скопление мирных людей пулеметную очередь, оставив на земле несколько трупов, но все были настолько заняты проблемами эвакуации, что на такие «мелочи» даже внимания не обращали. Как назло и наши «истребки» уже не могли больше бороться с фашистской авиацией: небольшая речка, протекающая возле аэродрома, на котором они базировались, в результате сильных дождей вышла из берегов и затопила его большую часть. Поэтому каждый взлет был связан с серьезным риском и чрезмерным расходом горючего, которого оставалось в обрез, а на пополнение запасов рассчитывать не приходилось, а ведь еще надо было думать и об эвакуации нашей авиации при сдаче города. От дождей аэродром размокал все больше и больше, и оставался лишь небольшой сухой пятачок, на котором совершенно открыто стояли самолеты. До сих пор не
