— Ну да, — сказал Бориска. — Только я там не был, я там жил.
— А к нам надолго?
Бориску, конечно, покоробило это «к нам», но он решил пока не заострять.
— Не знаю, может, и навсегда.
Зара, в свою очередь, пропустила мимо ушей «навсегда», хотя прекрасно его заметила и оценила. Она сказала обыкновенное, ради приличия:
— Да, — сказала, — в гостях хорошо, а дома лучше. — И добавила: — Если, конечно, есть дом. У меня вот, например, дома своего нет.
— А я там не в гостях был, — сказал Бориска, — я там в эмиграции был. Это несколько хуже, чем в гостях. Это разное.
Бориска отвинтил колпачок, Зара сняла с полки две рюмки.
— Лучше бы стаканы, — сказал Бориска, — такие низкие, знаешь? С тяжёлым дном.
Зара сказала «знаю», но с места не тронулась.
— Ну да Бог с ними, со стаканами, — сказал Бориска. И сказал: — Понимаешь, эмиграция — это даже при нынешней свободе передвижений и всего такого не туризм. Туриста, гостя, всегда интересует только первое впечатление. И от второго он открещивается и отпирается всеми силами. Чтобы не испортить себе впечатления первого, самого для него ценного и самого ошибочного. Поэтому так много людей занимается туризмом, ездят в гости и пялятся в составе экскурсий на достопримечательности. А каждый день жить среди этих чужих достопримечательностей желают почему-то немногие.
Они выпили. Поели жаркого.
— Резковато, — сказала Зара.
— Зато голова от него не болит. Давай ещё по одной.
— Давайте.
Пока они выпивали и закусывали, Шизофреник доел свои консервы и принюхался.
— Это плохо пахнет, — сказал он и показал на бутылку.
— А ты не принюхивайся, — сказала Зара, хотя была с ним согласна.
— Хорошо, — сказал Шизофреник и закрыл нос рукавом.
Выпили ещё. И Бориску потянуло на разговоры. И он, непонятно зачем, по-видимому, от усталости, стал рассказать Заре и Шизофренику о своём походе в крематорий:
— Представляете, — говорил, — у меня горе, мать умерла, а они отказываются её сжигать и хоронить. Линия у них вышла из строя полуавтоматическая. Отец меня чуть со свету не сжил, мол, так-то ты выполняешь свои обязанности единственного сына. Ну, я и пошёл в этот их крематорий. Раньше, говорю, вы евреев сжигать не отказывались, что же теперь на вас нашло? Почему не сжигаете? А они говорят: «Мы никого не сжигаем, независимо от национальной принадлежности и вероисповедания». И говорят: «Вот вы кто по образованию?» Я говорю: «Инженер». А они: «Значит, вы нас поймёте».
Бориска налил ещё по рюмке.
— Пусть земля будет ей… — сказала Зара.
— Пусть, — сказал Бориска.
— Я прослушал, кто умер? — спросил Шизофреник.
— Бабушка твоя умерла, — сказал Бориска.
— Да? — сказал Шизофреник. — Я не знал.
Бориска выпил и спросил:
— На чём я остановился?
— На том, что вы инженер.
— Ну да. И они начинают рассказывать мне, что у них заклинило лифт. Тот, который опускает покойного как бы в землю, а в действительности на транспортёр, подающий его в печку. «Мы, — говорят, — сто раз письменно начальству докладывали, что цилиндры перекашивает, лифт подклинивает, и это добром не кончится. Вот оно и не кончилось. Теперь всё рабочее помещение от пола до потолка включая стены в масле, цилиндры ремонту не подлежат, только замене, а их в наличии нет. Понимаете»?
Я говорю: «Очень хорошо понимаю, что такое „нет в наличии“, я, — говорю, — всю жизнь по снабжению». А они: «Вот и прекрасно, — говорят. — Цилиндры уже заказаны на одном из заводов „ФауДэО“, и заказ находится в стадии выполнения. Стены и потолок к покраске тоже подготовлены».
Я плюнул и ушёл. А они мне вслед кричат: «Надеемся, наши разъяснения вас полностью удовлетворили, и у вас больше нет к нам никаких претензий?» Уроды.
— А я в Германию не поехала, — сказала Зара. — Меня приглашали, работать, а я побоялась.
— Чего же ты побоялась? — спросил Бориска.
— Да мало ли, — сказала Зара, — чужая страна, чужие порядки, чужие люди.
— Люди везде чужие, — сказал Бориска. — Хоть там, хоть тут.
Зара подумала и пришла к выводу, что этот незваный папаша прав. Особенно в её, так сказать, кругах своих не встретишь, сколько ни ищи. Сегодня он тебе свой, а завтра за десять долларов продаст с потрохами и кроссовками. А Бориска подумал:
«Интересно, кем это её приглашали в Германии работать?», — и думал об этом без перерыва, до самого утра — провисал на раскладушке, которую поставила ему в кухне Зара, и думал.
16
Да, с работой в нынешней Германии не очень хорошо сейчас обстоит, не то что раньше обстояло. Даже с такой работой, на какую приглашали Зару, есть определённые сложности. В Германии же всё это официально узаконено, через отдел кадров и профсоюз. Все вакантные места в так называемых пуфах заняты, все готовы работать сверхурочно и платить сумасшедшие налоги. Очередь стоит из желающих трудиться в поте лица и тела не за страх, а за совесть. Особенно от гражданок из стран, недавно вошедших в Евросоюз, отбоя нет.
Поэтому Раисе, это все так считали, с работой крупно повезло. Есть такие люди, которым, несмотря ни на что, всегда крупно везёт. Вот и ей наконец повезло, впервые в жизни. Может, не так крупно, как могло бы, но всё-таки и не мелко.
Во-первых, фактически по специальности она работала, невзирая на Европу и растущую безработицу. Во-вторых, очень прилично для новой эмигрантки зарабатывала. В-третьих, не зависела от разных социальных органов и арбайтзамта[4], который только и делает, что норовит пристроить интеллигентного человека к метле. А о Раисе вскоре и коренные немцы прослышали: что живёт и работает в их городе учительница из России, и не просто учительница, а выпускница советской консерватории. Это после того случая, когда трое её учеников один за другим в Высшую Берлинскую музыкальную школу поступили. И обо всех троих берлинские светила отзывались восторженно, причём не в кулуарах каких-нибудь своих отзывались, а по телевидению.
Вот после их успеха неожиданного слух о Раисе как о педагоге и стал кружить по всему городу и по его многочисленным окрестностям, и немцы строем повели к ней своих детей на выучку. Она уже по десять часов в сутки работала, а они всё вели и вели. Прямо эпидемия какая-то их поразила музыкального свойства. И стала Раиса зарабатывать уже настоящие, даже по меркам местного населения, деньги. При этом жила она теперь одна, а тратить много денег на себя, так чтоб по-настоящему в своё удовольствие, не умела. Не научилась, дожив до более чем зрелых лет. Зарабатывать, выходит, научилась, а тратить нет. И зарабатывая, Раиса думала:
«Пусть, пригодятся. Деньги лишними не бывают. Страховая медицина — это, конечно, гениальное изобретение человечества, но для того, чтобы определить мальчика к нужному врачу, чтобы именно он, а не кто попало, его оперировал, наверно, и здесь деньги нужны».
Раиса не знала точно, нужны или не нужны здесь для этого деньги. И если нужны, то как много. Она знала лишь, что деньги ей в любом случае жить не помешают, в этом она была уверена. Просто потому, что сложно ей было представить и обрисовать ситуацию, когда наличие денег могло бы существенно повредить. Она считала, что таких ситуаций не бывает. Абсолютное большинство людей так считают (кстати,
