трепетом. – Учитель жив.
– Жив, что ему сделается. Сидит в своем болоте и молчит, самый упертый интриган! Небось теперь уже и не сидит, в Агрис двинулся, был у него такой план. А Лемара наставляли вы?
– Да. Здесь школа капитанов гвардии, – он продолжил путь, снова становясь спокойным, и заговорил размеренно. – С него начинал, мальчику лет шесть было, когда князь привез. Его окаянные совсем со свету сжить надумали, Тарпен Карн прятал обоих – и родного сына, и этого… приемного. Четыре года он прожил тут, иногда выбирался в Римас или в степь. А теперь учеников стало больше, но таких, увы, нет. Ладно, и других гоняю по сухой степи, смотрю, кто чего стоит. Учу доверию и преданности. Работа очень тонкая, сложная, но князю нужна помощь и я делаю все возможное. Не думал, что стану уважать «повелителя Карна», а ведь сам принес ему присягу. Три года назад я искал в степи Агимата, но с ним беда. Говорят, окаянные буквально охотятся на родича. Он исчез, скрывается. А еще я навещал Юлла, пригнал ему баранов, привел пару коней. Просил помощи в обучении, но он отказал. Спесив, заносчив, самовлюблен. На золото падок безмерно. Губит школу, требуя почитания и возвышения себя, великого и непобедимого. Сыновья не лучше, все трое. А вот девочка – другое дело. Кстати, её имя Яниза. Говорят, окаянные давали Юллу за дочь в качестве наставницы храмовников неограниченный доступ к воде и деньги, сумма непомерная. Он не продал только потому, что считал её бесполезной. И правильно – девочка не станет работать с дрянными людьми. Отослал недавно сына, тот передает мастерство боя храмовым стражам в Кумате. Добровольно.
– Выходит, Юлл позже продал дочь, Потому что мне точно известно: она попала в руки княжны и готовилась для утех её ненормального братца по особому поводу, – я добавила, поясняя. – Князь спас, а Мар умудрился жениться на следующий день. Говорят, пока они выясняли отношения, пострадал дворец. Официально Лемар будет утверждать, что жена погибла, но все несколько сложнее.
– Давно меня никто не удивлял так сильно и многократно, – улыбнулся Годей. – И приятно. Теперь я спокоен за школу Юлл. Да и за мальчика. Женщины всегда крутились вокруг красавчика Мара, но он их почти не замечал. Девицы знали, что он обречен на смерть, и что беден – тоже, да к тому и княжною преследуем. Он умница, не таит злости на людей за их слабости. Насколько я знаю, наша чернейшая была в свое время без ума от Лемара, отсылала цветы, писала ему, изводила девиц, глянувших на этого зеленоглазого хулигана. Года два надеялась на что-то. А с тех пор люто ненавидит.
– За безразличие к своей красоте?
– И за то, что совершенно не поддается влиянию. На её горящий взгляд и достойные люди летят, как мотыльки к огню. Без памяти, без разумения, не надеясь уцелеть. Себя предают, друзей отдают на муку, клятвы нарушают, – тяжело вздохнул Годэй. – Мар князю сказал, что обязательно сходит к Жи на свидание. Чтобы знать, стоит ли он места капитана. Риннарх аж рычал от злости, не пускал. Потом смирился. Правда, Рыся своего любимого чуть не под дверь запихнул. Боялся, мальчик её совершенно разозлит, и, в общем, был прав. Тэйлан сказал ей, что обожает, кажется, рыженьких. А Эмис по весне твердил, что без ума от брюнеток. Шалопай.
– У Янизы такие удивительные волосы, пепельное серебро. Теперь он уверен, что нашел свой цвет.
– О да, помню, – глянул он с хитрым прищуром. – Значит, и её видела. Кстати, мы почти пришли. Я не хотел бы выходить из-за скал, зрелище угнетает душу. Может, ты увидишь больше, чем пламя во рву, попробуй. Буду ждать тут.
Я кивнула, невесть зачем поправила пояс и проделала оставшиеся шаги в одиночестве. Рядом с Годеем сознанию было так удивительно спокойно, что теперь я ощутила себя беззащитной и голой.
Рельеф скал резче обозначился, затем потек багровыми всполохами, с каждым шагом все более тревожными и угрожающими. Наконец я вышла на кромку каменной равнины, плоско выструганной сразу за воротами скал. Ров кривым шрамом пересекал лысую долину, упираясь на севере в невидимую отсюда гору. Над ним клубился темный дымок и чувствовалось то характерное, угнетающее сознание отчаяние, о котором говорил Годей.
А еще тут ощущалась печать зла, в которую Адепт вложил свою непомерную силу. Мне было больно смотреть на ров, невозможно тяжело подойти к его краю. Змеи Лемара или изуродованная морская собака были шуткой рядом с ЭТИМ. Наверное, он так же опечатал реку. Только там его умысел не давал воде пробиться на волю, а здесь – не позволял огненной язве зарубцеваться, срастись, отпустить в глубины огонь недр.
Впервые я ощутила полное бессилие исправить и изменить хоть что-то. Ни в одиночку, ни объединив усилия, снави не смогли бы распечатать его проклятие и погасить злую волю. Я задумчиво постояла на краю, надеясь найти хоть какое-то решение, но тщетно. Пошатываясь, побрела обратно. Провал жадно пил мои силы, вытягивая их помимо воли. Печать жила своей жуткой жизнью.
Я буквально свалилась на руки Годея и почти не помню обратный путь. Остаток для прошел в тусклой болезненной мути полузабытья. С закатом я отослала Годея на встречу с сыном, хотя бы во сне.
А сама, почти бодрым от растущего веселого бешенства шагом, направилась искать в измененном мире этого бессовестного партизана, обозвавшего для конспирации драконов непонятным словечком “айри”. Нашла, конечно же. Он, видите ли, не снавь, он, знаете ли – шипела я, – по чужим снам не шляется. Ага! Он кота за шкирку – и некогда мой, некогда гордый и независимый серый-полосатый на задних лапках… исполняет. Вообще-то я подозреваю, этот тип и без кота может. Хуже того, сегодня я начинаю догадываться, кто меня дозвался – не считая Мейджи. Наивно, маловероятно, бездоказательно – но если найду партизана в своем сне…
А ведь пришлось искать – и усердно.
Он не думал отзываться на крики и угрозы.
Молча и задумчиво устроился у древнего алтаря за моим сосновым бором, там, куда я не любила ходить в своих снах. Сидел и вслушивался в нездешнее. Спрошу в чем дело, ведь ни слова не скажет по существу!
Я сердито фыркнула. Бродит, где захочет, потому и с котом моим сошелся. Вот устроился в лесу моего сна, и за руку его сюда никто не доставлял. Он и не снавь, и даром не владеет, и никуда не ходит… только бывает везде и знает все. Попробуй из него это «все» вытряси! Потому я и подозреваю его невесть в чем. Не люблю тихушников. Но – его Наири уважает, а это чего-то да стоит…
– Старый ящер? Привет тебе от учеников.
– Что? – он вздрогнул, удивленно глядя на меня. – Ты тут откуда?
– Я? Откуда ЗДЕСЬ я? Это мой сон!
– Ты редко ходишь в эту его часть, – вздохнул он. Знает. – И тут не сон. Тут моя память, таким был Рассветный бор. Я наблюдал большинство деревьев с их рождения. От шишки, с проростка желудя… Вот и забредаю иногда полюбоваться. Стариковское, знаешь ли. На воспоминания тянет. Взять хотя бы тот дуб…
– Ага, сейчас всхлипну и забуду, зачем искала, так? Не надейся! Про дуб в другой раз расскажешь. Я въедливая.
– Но попробовать стоило, – прищурился вредный эльф, то ли радуясь моей догадливости, то ли расстраиваясь срыву своих планов отмолчаться по-простому.
– Попробовал. Поехали дальше! Как некрасиво лгать, дедушка, – укорила я его, возвращая разговор к прежней теме. – В этом мире сказок нет и единорогов нет. И колдунов нет.
– Нет, – удивленно кивнул он, изо всех сил не понимая меня. – Тиннара, а где ты так руку сожгла?
– Опять? – я уже готова была душить его, а мой эльф лишь насмешливо щурился, явно изобретая новый способ отвлечь меня. И ведь у него может получиться! Ловок, ящер. – Единорогов, говорю, нет. А драконы?
– Скоро, наверное, не будет, – сокрушенно вздохнул он, сразу грустнея. – Кто рассказал?
– Кузен Агимата. Как ловко ты меня провел – “айри”, значит.
– Извини, но нас действительно так зовут. Это не обман. Хорошо, не шипи так шумно. Это почти не обман. Айри уже не драконы. Мы ими были раньше. Скажем так, в первой части жизни. Я хотел как лучше.
– Догадываюсь, ты по-другому и не можешь. Риан, вот поясни мне, убогой, как вообще возможно жить в
