ПИК, я скатился по насыпи на мостовую, и мы двинулись на юг, пешком, я хромал, Марианна тащила за спиной Флавия, пойдем, предложил я, пойдем куда глаза глядят, уж если нас телепортировали на сотню километров, значит, так было нужно, пойдем, скоро все выяснится, а как же иначе.
Я был одурелый и ватный.
Мессия.
Новая Богоматерь.
И их слуга и рыцарь.
Информация о дороге. Магистраль 87.9.
СПУЩЕННАЯ ШИНА = ОПАСНОСТЬ.
СТОЯНКА 3 КМ.
И еще цены на бензин, Мобайл дешевле Эссо.
Странно было так идти, шагать в ночной мрак, в затонувший или тонущий мир, невесть зачем, во всяком случае без цели, с женой и ребенком, своим ребенком, живым существом, пришествие которого мы столько раз обсуждали и обосновывали; мне казалось, что я погружаюсь в какие-то непостижимые прежде глубины, я был измучен, разбит, чуть ли не в коме, переставлять ноги, как зомби, требовало невероятных усилий, рядом Марианна мурлыкала гимн Да воссияет радость ангелов в вышних, да воссияет радость повсюду в мире, мне хотелось ее убить.
ШАРТР – СЕВЕРНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ.
КЛЕРМОН ФЕРРАН – НАПРАВЛЕНИЕ НА БОРДО.
Грязная, коричневая субстанция цвета торфа и экскрементов просочилась в меня, или сочилась из меня, я был весь покрыт зловонной жижей, она засосала и испачкала каждую частичку, каждый атом моего тела, во рту был вкус ржавчины, от него пересыхало горло, а когда я закрывал глаза, за нашей спиной вырисовывался громадный крест, неизгладимая печать, тяготеющая над каждым моим движением, – земля завладевала мною и собиралась меня поглотить. Отче наш, прими пламень, что возносим мы в дар тебе, пламень наших сердец, – я чуть не сказал ей заткнись, не могу больше, на сей раз это было правдой, я был на пределе, помолчи, не пой, ради бога, иди тихо; Флавий заплакал, и она запела с удвоенной силой, чуть не срывая голос; побереги силы, прошептал я, перестань петь, побереги силы, никогда в жизни я не был такой усталый и изнуренный, я понял, под каким слоем пота и гнусных паразитов погребена с незапамятных времен моя тайная сущность, то, чем бы я мог быть, и в душе молил небо прекратить пытку, мою и их тоже, убить нас на месте, – я схожу с дистанции, моя цель, предназначение, которого я стремился достигнуть, слишком недосягаемо, я сдаюсь.
– Вон грузовик, – закричала Марианна, – смотри, вон грузовик!
На горизонте возник громадный рефрижератор, словно два огромных светящихся глаза, прозревающие сквозь тьму неведомый зловещий финал; я не успел задержать Марианну, оттащить ее с дороги, она помчалась навстречу: стойте, остановитесь, – она, как безумная, приплясывала и махала руками посреди шоссе, сука, подумал я, грязная шлюха; громадина с жутким ревом затормозила, из кабины выскочил черномазый в робе, с автоматом через плечо, – наверное, во время телепортации я обронил свою пушку, кобура была пуста; кто бы вы ни были, бросилась к нему Марианна, кто бы вы ни были, ради всего святого, помогите, негр хохотнул; кто бы вы ни были – ровно это кричал старик из Сен-Клу в ту ночь, когда я совершил набег на особняк; я вас прошу, вцепилась в него Марианна, возьмите нас с собой.
Надо ли говорить, что долго упрашивать не пришлось, меня впихнули назад, Марианна протянула мне Флавия, в кузове было темно, я почувствовал, что в нем люди, кто-то сказал, осторожнее, места больше нет, когда дверца захлопнулась, я услыхал истошный вопль Марианны, Флавий запищал, я был измученный и жалкий, грузовик тронулся, от толчка я сильно стукнулся о металлический косяк, потерял равновесие и полетел вверх тормашками на другие тела, на меня опять ругнулись, осторожней, тут битком, Флавий прибавил звук, в конце концов я пристроился в углу, с грудничком на коленях, он описался и обкакался, он орал и звал мать, страшно даже подумать, что с ней сделали, мне как никогда казалось, что это дурной сон.
Грязный, вонючий кошмар.
Время от времени слышалось биип, биип, как будто кто-то баловался с клаксоном.
Довольно быстро я догадался, что людей, запертых в рефрижераторе, захватили в рабство, в услужение каким-то разбойникам, обосновавшимся в одном из замков в долине Луары, некоторые, похоже, радовались, упирая на то, что лучше быть сытым в плену, чем голодным на воле, текли часы, грузовик ехал все медленнее, ночь сменилась днем, сквозь дырки в кузове пробивался свет, вонь стояла чудовищная, многим пришлось ходить по нужде в угол, других рвало, мы задыхались в давке – вонючие трупы, едущие навстречу развязке; время от времени я представлял себе Марианну, – к своему удивлению, я ей завидовал: что бы ей ни пришлось вытерпеть, она по крайней мере не сидела посреди этого кошмара; грузовик тащился как черепаха, то ли дорога была слишком изрыта, то ли по какой другой причине; Флавий уснул, а чуть погодя один человек задохнулся, икнул и захрипел, вскоре еще один, никто не обращал на них внимания, да и что мы могли поделать, но самое скверное началось, когда у мужчины лет сорока, здоровенного бугая, случился приступ безумия, он начать орать, что нахлебался по горло, что хочет говорить с командиром, пожалуйста, месье, позовите командира, удары так и сыпались вокруг, слава богу, до меня он не доставал, он сгреб за волосы соседа и, к моему изумлению, вырвал ему глаз: его ногти со всего маху вонзились в лицо бедняге, задыхавшемуся от боли, но что хуже всего, глаз еще висел на нервах, и этот зверь оторвал и раскусил зубами кровоточащий шар – такой ярости, ненависти я еще не видел; кого-то рядом со мной прохватил понос; прижимая к себе Флавия, я коснулся рукой его кожи, она была совсем холодная, я размотал одеяло, в которое он был завернут, и со страхом, насколько я вообще мог ощущать что бы то ни было, убедился, что он тоже умер, капут, маленькая белая кукла, почти уже окоченевшая; буйнопомешанный схватил беднягу, страдающего дизентерией, и со всей силы ткнул головой в его собственное дерьмо; и тут грузовик затормозил, дверцы открылись, показалось растерянное лицо Марианны и давешний негр – он очутился нос к носу с психом, настоящим животным, гориллой, который бросился на него и задушил, сдавил изо всех сил, казалось, голова негра взорвалась изнутри; я очертя голову ринулся вперед, крича Марианне беги, беги, другие тоже воспользовались случаем, нам вслед стреляли, но мы в мгновение ока очутились в небольшом лесочке, я, Марианна и труп малыша, завернутый в одеяло, я продолжал прижимать его к себе, словно он еще жив, к несчастью, это было не так.
– С ним все в порядке? – взвизгнула Марианна. – С Флавием все в порядке?
Похоже, ей заехали по морде, потому что щеки у нее распухли, что придавало ей особенно отечный и жуткий вид, а на надбровной дуге красовалась черная сочащаяся корка.
– В полном, – выдохнул я, – он умер.
По моим представлениям, это было лучшее, что с ним могло случиться, меня словно пронзили копьем в спину, труп в одеяле казался все тяжелее и тяжелее, просто как камень.
– О, спасибо, – прорыдала она, – благодарю тебя, Господи, – она вырвала у меня из рук мертвое тело, – какой ты красивый, Флавий, мама здесь, мама с тобой, лапочка моя, маленький мой, и она расстегнула свою рваную блузку, чтобы дать ему грудь.
Мы находились, похоже, в зоне возделанных полей, наверное укрупненной, когда-то ее бороздили армады тракторов и комбайнов, а теперь она заросла гигантскими сорняками, некоторые были красноватого цвета, все это напоминало марсианский пейзаж в фантастических романах сороковых годов, никаких сельхозработ здесь явно не велось.
Она уселась на камень и пыталась заставить ребенка сосать, я хотел было повторить: он умер, ты что, не видишь, он умер, – но, в сущности, какая разница, лопатки раскалывались от боли; я тоже сел, – наверное, мне бы тоже полагалось хотеть есть и пить, но после пресловутой телепортации я был в буквальном смысле под анестезией.
– Дитятко мое, – сюсюкала Марианна в одеяло, – милое, чудное мое дитятко.
Мне хотелось растянуться на земле, лежать неподвижно и смотреть на облака, впервые за долгие месяцы я снова видел нормальное небо, но вдалеке затрещала автоматная очередь, Марианна вся сжалась от ужаса, я скорее потащил ее вперед, ее и мертвого ребенка, нашего мертвого ребенка, поглубже в чащу, повинуясь какой-то странной части моего я, нечувствительной к боли и к горю, не обращающей внимания на ужас, на то, что мне бы действительно надо было признать себя побежденным и ждать развязки, а не поторапливать Марианну, – шевелись, скорее, вперед, давай, ради Флавия, – за нами послышался какой-то
